Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933—1945

Синицин Федор

В реализации своих устремлений прибалты возлагали надежды на помощь стран Запада – прежде всего Великобритании и США, в соответствии с Атлантической хартией 1941 г., которая провозглашала уважение к праву «всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить». К началу 1943 г. в Прибалтике широко обсуждалась тема создания «Северного блока государств» под главенством Швеции. Латвийский центральный совет, имевший связь со странами Запада, надеялся, что «конец войны оставит и Германию, и СССР ослабленными, позволяя Латвии восстановить свою независимость при поддержке Запада». В Эстонии надежды на помощь Запада были столь ярко выраженными, что в июле 1943 г. руководство политической полиции этого региона издало циркуляр о борьбе с англофилами. В апреле 1944 г. абвер в Эстонии раскрыл деятельность подпольной организации, которая была связана с британской разведкой. В июне 1944 г., после открытия второго фронта «англофильские настроения» в Эстонии усилились. Распространению прозападных настроений в Латвии способствовало то, что в этом регионе можно было слушать передачи британского радио, которое, в отличие от советского, «было

очень хорошо слышно». В Эстонии широко распространялись слухи, что она «отойдет к Швеции». Распространенность прозападных настроений в Прибалтике была известна на советской стороне⁸³⁸.

В Крыму и на Кавказе, в свою очередь, в период оккупации ярко проявился «турецкий фактор». Так, балкарские антисоветские деятели планировали отделение Балкарии от Кабарды и объединение ее с Карачаем под протекторатом Турции⁸³⁹. Этнорелигиозную связь крымских татар и ряда народов Кавказа с Турцией понимали и германские власти – заигрывая с ними, А. Гитлер «всерьез рассчитывал на поддержку со стороны Турции и мусульманского мира»⁸⁴⁰.

В то же время часть населения СССР – особенно в западных регионах страны – в течение всего периода оккупации оставалась в состоянии политической апатии. Как отмечали германские власти, в Западной Белоруссии местное население и ранее – как при польской, так и при советской власти – «страдало экономически и этнически и поэтому, как правило, терпеливо несет трудности немецкой оккупации». В Латвии в июле 1943 г. отмечалось «апатичное отношение латышского населения ко всем политическим вопросам», тогда как «вопросы питания и экономики все еще находились на первом плане». К октябрю 1943 г., «несмотря на озабоченность населения событиями на фронте», изменений в настроениях латышей выявлено не было⁸⁴¹. В заключительный период оккупации основная масса населения Западной Белоруссии как не принимала участия в советском партизанском движении, так и уклонялась от работы на оккупантов и участия в деятельности созданных германскими властями политических организаций – Белорусской центральной рады и Союза борьбы против большевизма⁸⁴². Выжидательную позицию занимало население Прибалтики. Впоследствии некоторые жители, например в Риге, оправдывали свое бездействие тем, что они были не вооружены⁸⁴³. Политическая апатия и пассивность части населения оккупированной территории СССР были обусловлены необходимостью ежедневного выживания людей в тяжелейших условиях оккупации.

Воздействие германской пропаганды выразилось в воспитании у части населения оккупированной территории СССР боязни перед советской властью и Красной армией. В марте 1945 г. советские воины обнаружили в германском городе Картхауз⁸⁴⁴ два письма от «советских военнопленных, находящихся на службе в германской армии», в которых пленные спрашивали: «Товарищи бойцы… скажите, пожалуйста, за что вы, русский народ, убиваете тех, которые находятся у немцев в плену?»⁸⁴⁵ Жители Риги «были очень запуганы немцами и боялись прихода Красной армии, а еще более боялись возвращения НКВД, о котором немцы рассказывали самые ужасные вещи⁸⁴⁶. Рижане опасались, «что если большевики придут, то в Сибирь увезут»⁸⁴⁷.

Принес оккупантам свои плоды и использованный ими метод «Разделяй и властвуй». В частности, более лояльное отношение к местному населению Западной Белоруссии привело к его «умиротворению». Германские власти подчеркивали, что «приказы немецких властей выполняются местным населением» и лишь «редко заметно небольшое игнорирование, в основном из халатности». Здесь не было «преступлений по политическим мотивам», воздействие советской пропаганды было «очень слабым», и лишь малая часть населения «верила партизанам», деятельность которых местные жители воспринимали как «набеги» и «боялись их». В г. Скид ель в октябре 1943 г. слухи, пришедшие из Варшавы, о том, что «большевики уже в Минске… вызвали волнения среди местного населения», однако, когда слухи оказались ложными, население успокоилось⁸⁴⁸.

Хотя нацистская политика и пропаганда не смогла вызвать масштабные проявления национальной розни на оккупированной территории СССР, однако она смогла разжечь тлевшие локальные конфликты. Самым трагическим из них был украинско-польский (так называемая «Волынская резня»). Вражде между этим народами способствовали в равной мере исторические противоречия между этими народами и политика оккупантов. Хотя нацисты доверяли полякам меньше, чем украинцам, они предпочитали вербовать в полицейские и иные органы на Западной Украине первых, так как среди них было больше людей со знанием немецкого языка и «западноевропейских порядков». ОУН – УПА претворяла в жизнь политику геноцида по отношению к полякам, призывая уничтожать их как «колонистов». В Западной Белоруссии германские власти отмечали «противоречия между польским и белорусским народами». К сентябрю 1943 г., в результате арестов членов польского движения Сопротивления, антагонизм между двумя народами обострился. В белорусской прессе поляки подвергались «яростной критике». Однако в целом белорусско-польские противоречия не переросли в вооруженные столкновения. Проявила себя и польско-литовская вражда. Оккупационные власти отмечали также, что в Эстонии между русскими и эстонцами создалось «явное взаимное неприятие»⁸⁴⁹.

Нацисты разожгли антисемитизм, который ярче всего проявился на западных территориях СССР, где открытое участие в осуществлении геноцида еврейского народа приняли местные националисты. Во Львове после вступления германских войск украинские националисты учинили расправу над коммунистами и евреями⁸⁵⁰. В июле 1941 г.

в Каунасе было убито 7800 евреев⁸⁵¹. К январю 1942 г. в Литве нацистскими айнзац-командами, состоявшими на 80 % из литовцев и на 20 % из немцев, было уничтожено более 136 тыс. евреев (до 80 % еврейского населения). В Латвии к октябрю 1941 г. при поддержке местной полиции было уничтожено около 30 тыс. евреев (около 50 % еврейского населения). К январю 1942 г. еврейское население Эстонии (около 2 тыс. человек) при поддержке местных нацистов было полностью уничтожено⁸⁵². Румынские оккупанты в Одессе также пытались разжигать «национальный антагонизм между евреями, русскими и украинцами»⁸⁵³. Транснистрия стала лагерем смерти для 100 тыс. советских и румынских евреев⁸⁵⁴. Летом 1942 г. из Бессарабии в концлагеря Транснистрии также было также выслано 6,1 тыс. цыган⁸⁵⁵.

В целом в тяжелейших условиях оккупации, когда любая антигерманская деятельность каралась нацистскими властями вплоть до смертной казни и значительная часть населения пребывала в состоянии политической апатии, развитие советского сопротивления на оккупированной территории страны было несомненным успехом советской политики и пропаганды. Настроения жителей оккупированной территории СССР были бы еще более просоветскими, если бы не ошибки советской власти, допущенные ею в довоенный период при проведении национализации, коллективизации, расказачивания, репрессий и пр. Так, некоторые коллаборационисты сообщали советским партизанам, что они перешли бы на сторону советской власти, если бы она «обещала отменить колхозы»⁸⁵⁶. Население Прибалтики, традиционно питавшее антигерманские настроения и оказавшееся в предвоенный период перед угрозой захвата Третьим рейхом, также могло активнее поддержать СССР, если бы не ошибки, связанные с ускоренной «советизацией» Прибалтики. Эту ситуацию можно проиллюстрировать словами жителя Риги А. Орэ: «Больше мы тяготели к России, и наше желание исполнилось – в 1940 г. Латвия стала советской. Но когда русские увезли в свой тыл около 40 тыс. латышей, у многих из нас появился перевес симпатии к немцам. К тому же немцы, оккупировав Латвию, проводили усиленную пропаганду, что большевики разорят и нарушат самостоятельность Латвии»⁸⁵⁷.

Еще одной проблемой, затруднившей развитие сопротивления на оккупированной территории СССР, стала слишком поздно начатая перестройка советской политики. Сознание многих граждан Советского Союза – особенно молодежи – было испорчено антипатриотичной идеологией 1920-х гг. В составленной ЦК ВЛКСМ «Докладной записке о некоторых вопросах массово-политической работы в освобожденных районах» от 17 мая 1943 г. утверждалось, что одной из причин предательства и морального разложения молодежи на оккупированной территории СССР стали недостатки в преподавании истории: «В школах и вузах воспитание проводится слабо, занимаются перечислением дат, имен, рассказывают о борьбе вообще, о культуре вообще. Ничего не говорят о том народе, который создал эту культуру. Не показывают, что великий русский народ и его передовая часть – русский рабочий класс – в своем развитии опередили весь мир, совершив Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Не показывают и не доказывают, что называться русским, украинцем, грузином и т. д. есть великая честь, не воспитывалось понятие чести, национальной гордости. Замалчивалось все национальное, растворяли все великое, [что] создано тем или иным народом, в общем понятии интернационализма. В воспитании проводилось не всегда правильное понятие интернационализма, не как поднятие каждой национальности до общего высокого уровня развития, а как проповедь, что нет никакой разницы между русскими, немцами, французами и т. д. Это привело на практике к делению немцев на “добрых” (немецкие рабочие и крестьяне, к которым-де надо хорошо относиться, “просвещать” их) и на “злых” – фашистов». Авторы докладной записки подчеркивали экстренную необходимость «воспитывать у нашей молодежи чувства глубокой любви к родине, национальной гордости, патриотизма»⁸⁵⁸.

Тем не менее в целом советская национальная политика в период Великой Отечественной войны была эффективной. Для отношений между разными народами СССР была характерна атмосфера национальной терпимости и уважения, взаимопомощи и поддержки⁸⁵⁹. При этом война приобрела «национальный характер» – как столкновение между враждующими народами – советским и германским. Такая окраска войны была подмечена британским журналистом А. Вертом еще в июле 1941 г.: «Я часто спрашивал, что заставляет русских так воевать? Они защищают… свою страну, свой режим, которые… являются частями одного целого. Больше нет разделительной линии между “советский” и “Россия”. Даже старшее поколение приняло это»⁸⁶⁰. Эффективность советской политики признавали оккупационные власти⁸⁶¹, которым были известно, что «отнюдь не коммунистически настроенные советские граждане с энтузиазмом борются в рядах Красной армии, будучи уверенными, что они защищают не коммунизм, а Россию»⁸⁶².

Власть и религия

В первый же день войны, 22 июня 1941 г., несмотря на открыто враждебное отношение к церкви со стороны Советского государства, глава РПЦ митрополит Сергий (Страгородский) издал патриотическое послание к православным верующим страны, в котором отметил, что «повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона». Митрополит Сергий призвал вспомнить «святых вождей русского народа… Александра Невского, Дмитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину» и благословил народ на «предстоящий всенародный подвиг». Священнослужителей он призвал не оставаться молчаливыми наблюдателями за ходом войны, а ободрять малодушных, утешать огорченных, напоминать о долге колеблющимся⁸⁶³.