Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933—1945

Синицин Федор

Еще одним уникальным средством советской пропаганды, направленной на моральную мобилизацию воинов-«националов», стали «письма народов воинам» и «письма воинов своему народу». Первым из которых стало «Письмо узбекского народа к бойцам-узбекам», опубликованное в октябре 1942 г. Затем, в период с февраля по август 1943 г., было выпущено значительное число таких «писем», которые выражали «любовь к великому русскому народу», благодарность за его помощь, признавали его «старшим братом» и «желанным собратом», апеллировали к исторической «боевой дружбе» с русскими, утверждали, что угроза «Великой Русской земле» «всегда была угрозой и нам». В «Письме бойцам-таджикам» М.В. Фрунзе был назван «русским полководцем» (не «советским»). Известна и такая форма пропаганды, как «письмо воинов-калмыков великому вождю и полководцу советского народа тов. Сталину»⁷⁰¹.

Характерной особенностью «писем народов» являлось то, что в их подавляющем большинстве среди фамилий лиц, их подписавших, были фамилии представителей не только «титульных» народов, но также русского и других народов (например, в Азербайджане – армянского). Таким образом выражалось

проявление советской общности и предотвращались гипотетические обвинения в «национальной узколобости» составителей этих писем.

Власти придавали «письмам народов» большое значение. Текст каждого письма проходил утверждение в ЦК ВКП(б). Проекты писем, которые не соответствовали задачам идеологии, отвергались, как это было в декабре 1943 г. с проектом письма «Украинский народ – великому русскому народу». Текст этого письма был признан негодным из-за игнорирования «существования многонациональной семьи народов Советского Союза» и отрицания роли русского народа как единственного «старшего брата» (авторы письма вставили в него фразу о том, что «ведущими народами в Советском Союзе являются два народа – русский и украинский»)⁷⁰².

В результате принятых мер в зимней кампании 1943 г. воины «нерусской» национальности показали лучшие боевые качества, существенно уменьшилось число перебежчиков⁷⁰³. Генерал-лейтенант В.И. Чуйков, командующий 62-й армией, защищавшей Сталинград, отмечал, что этот город «оборонялся… теми самыми сибиряками, украинцами, узбеками и другими национальностями, приехавшими в Сталинград защищать Советскую власть»⁷⁰⁴. Тем не менее вклад многих народов СССР в Победу был существенно ограничен изданным 9 октября 1943 г. постановлением ГКО об освобождении от призыва граждан «коренных» национальностей Грузинской, Азербайджанской, Армянской, Узбекской, Казахской, Киргизской, Туркменской, Таджикской ССР, а также Дагестанской, Кабардино-Балкарской, Северо-Осетинской, Чечено-Ингушской АССР, Адыгейской, Карачаевской и Черкесской АО⁷⁰⁵. На наш взгляд, эта мера была вызвана в основном тем, что в связи с освобождением территории центральных областей РСФСР и Левобережной Украины появилась возможность осуществить массовый призыв в Красную армию с этой территории.

Форсированию интеграции разных народов СССР в единую политическую нацию способствовала эвакуация населения прифронтовых областей в тыл страны. 24 июня 1941 г. при СНК СССР был создан Совет по эвакуации⁷⁰⁶. 27 июня 1941 г. было издано Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О порядке вывоза и замещения людских контингентов». Первоочередными объектами эвакуации людей были определены детские учреждения, квалифицированные кадры рабочих и служащих, люди пожилого возраста, женщины с детьми. В результате проведенных мероприятий по эвакуации из Литвы было эвакуировано 20 тыс., Латвии – 40 тыс., с Украины – свыше 4 млн, из Белоруссии – 1,5 млн, Молдавии – до 300 тыс., Ленинграда – 773 тыс., Мурманской области – 211 тыс., КФССР – 500 тыс. (почти 90 % населения)⁷⁰⁷, Москвы – 2 млн, Эстонии – 23 тыс. человек. К 12 марта 1942 г. количество эвакуированных составляло 3 788 102 человека⁷⁰⁸. Эвакуация привела к перемешиванию в тылу СССР людей разных национальностей, которые раньше не сталкивались⁷⁰⁹. Она способствовала лучшему узнаванию народами СССР друг друга, укреплению их взаимопонимания и взаимоуважения. Следует отметить такие положительные факты, как, например, движение за усыновление эвакуированных детей-сирот разных национальностей в Узбекистане⁷¹⁰. Конечно, были и негативные аспекты. Размещение прибывших зачастую происходило за счет ухудшения жилищных условий местного населения. Некоторые эвакуированные отказывались от работы, вели праздную жизнь, требовали дополнительных льгот, проявляли брезгливость и высокомерие к местному населению⁷¹¹. В свою очередь, часть местного населения высказывала недовольство приездом эвакуированных, говоря в их адрес: «Без вас у нас было хорошо», «вы набили цены на продукты». В докладной записке ЦК КП(б)Э от 1 июня 1942 г. отмечались «не всегда нормальные» отношения между эвакуированными эстонцами и местными жителями⁷¹². Однако такие факты были исключением, а не правилом.

Ситуация, сложившаяся на оккупированной территории СССР, стала для советской нации наиболее сильным испытанием на прочность. Для патриотично настроенных людей естественными в дни тех тяжелейших испытаний были проявления паники, апатии, пессимизма, психологического шока⁷¹³, вызванные неудачным для СССР началом войны, которая пошла совсем не так, как представляли себе люди (например, по фильму «Если завтра война» 1938 г.). Такая ситуация породила высокий спрос населения захваченной территории Советского Союза на информацию. Даже к августу 1942 г. оккупационные власти отмечали, что «германская пропаганда не смогла утолить голод на новости», так как «русское население постоянно обнаруживает большую восприимчивость и емкость для пропагандистского воздействия». Это играло на руку нацистской пропаганде, которая смогла внести сумятицу в умы. В первое время она смогла удачно сыграть на негативном восприятии политических репрессий⁷¹⁴ и недовольстве гражданами СССР колхозной системой⁷¹⁵, а также ускоренной, «топорно» проведенной советизацией присоединенных в 1939–1940 гг. регионов.

В западных регионах, вошедших в состав страны в 1939–1940 гг., большинство местного населения пассивно отнеслось к приходу оккупантов⁷¹⁶, а в некоторых районах приветствовало их как «освободителей»⁷¹⁷. Такое же положение наблюдалось и среди антисоветски настроенной части

населения основной территории СССР – русских⁷¹⁸, украинцев⁷¹⁹, белорусов⁷²⁰, крымских татар⁷²¹, калмыков⁷²², народов Северного Кавказа⁷²³.

Советская пропаганда в первый период войны отставала по своему воздействию от нацистской. Во-первых, содержание некоторых ее материалов не отражало реалий оккупации. Когда она говорила об оккупантах как тупых садистах, желающих восстановить в России монархию, это не только не достигало своей цели, но и способствовало развитию недоверия к советской пропаганде⁷²⁴. Многие советские листовки носили общеполитический характер, были недостаточно конкретны и запаздывали с реагированием на факты, происходившие на оккупированной территории страны⁷²⁵. Особенно это относилось к «новым территориям» СССР. Так, в Прибалтике летом 1942 г. была массово распространена советская листовка «Воззвание к народам Прибалтики», посвященная двухлетию вхождения в СССР (например, только в районе латвийского города Талей было обнаружено 60 кг этих листовок). Германские власти выяснили, что содержание этой листовки обсуждалось населением и в целом «было отклонено» – латыши «смеялись над [советскими] обещаниями» и отпускали саркастические замечания в адрес “профессора Синагогенштейна” (имелся в виду председатель Президиума ВС Латвийской ССР А.М. Кирхенштейн). Нацисты считали, что эстонское население также было маловосприимчиво к советской пропаганде – как минимум, до осени 1942 г. эстонцы «не обращали… внимания» на советские листовки – очевидно, их содержание не вызывало интереса и доверия. Безусловно, в снижении эффективности советской пропаганды сыграли свою роль успехи вермахта, отмечавшиеся в первый период войны. Так, оккупанты отмечали, что к сентябрю 1942 г. в Латгалии, где было много просоветски настроенных жителей, советская пропаганда «утратила позиции после побед германских войск». В Латвии, несмотря на то что к концу 1942 г. распространение советских листовок здесь значительно усилилось, они привлекали мало внимания со стороны местного населения⁷²⁶.

Во-вторых, донесению содержания советской политики до населения оккупированных территорий машали технические затруднения – в том числе недостаточное распространение печатной пропаганды, которая часто не доходила до большинства населения, недостаточно широкое проведение митингов и бесед на полях, лугах и других местах работы сельского населения⁷²⁷. Так, 1 млн экземпляров из числа изданных к сентябрю 1941 г. 15 выпусков газеты «За Радянську Украшу» вообще не был распространен. Многие советские листовки содержали материалы, построенные на юморе и карикатурах, что «не всегда отвечало обстановке и настроениям населения»⁷²⁸. Эффективность советской радиопропаганды ослабило то, что германские власти изъяли у населения оккупированной территории радиоприемники⁷²⁹.

Тем не менее рост отрицательного отношения к оккупантам стал отмечаться уже с первого периода войны, и в дальнейшем он постоянно усиливался. Германские власти отмечали, что если «во время наступления (имелся в виду 1941 г. – Ф. С.) население оккупированных областей относилось к немцам весьма дружелюбно», то затем такое отношение «потеряло почву». В донесениях советской разведки, в свою очередь, отмечалось, что к концу 1942 г. «даже антисоветские элементы, которые ждали прихода немцев, уже объелись немецкой власти, немцы им противники», и они «выражают недовольство к оккупантам». К апрелю 1943 г. выяснилось, что «если известная часть населения… вначале рассуждала, что “немцы – тоже люди”, то теперь эти заблуждения рассеялись»⁷³⁰. В «Докладной записке Райнхардта» (ноябрь 1943 г.) было прямо указано на крах надежд оккупантов на поддержку их населением Советского Союза⁷³¹. Так, объявленная германскими властями вербовка в РОА была расценена «как признак слабости немцев»⁷³². Германские власти отмечали, что «русские относятся к материалам [оккупационной] пропаганды очень критично»⁷³³. Сельское население Калининской области не выписывало и не читало издававшиеся оккупантами газеты⁷³⁴, в Воронежской области организованные германскими властями собрания, как правило, «проходили при гробовом молчании присутствующих». Население этого региона также саботировало не только мероприятия германских властей, но и введенные ими в оборот оккупационные марки. В Смоленской области некоторые «полицаи» в разговорах с местными жителями «пытались оправдаться, доказывая, что их… вынудили пойти на это дело в лагере для пленных, что иначе им… грозила гибель». Новые попытки оккупационных властей провести вербовку местных жителей в полицию не давали результатов⁷³⁵.

Произведенный германскими властями анализ писем украинского населения показал, что в 95 % из них содержались выводы, «неблагоприятные для Германии», – «разочарование населения Германией», так как «немцы… хуже, чем большевики, они обещали многое, но ничего не выполнили». К октябрю 1942 г. на Украине оккупанты отмечали, что «круг тех, кто верит в возможность сотрудничества между украинцами и немцами по строительству страны, непрерывно сужается»⁷³⁶.

В Литве оккупанты отмечали «пассивное сопротивление» населения. К осени 1942 г. в этом регионе ходили слухи, что он «будет аннексирован Германией». Население Литвы было крайне обеспокоено начавшейся реализацией планов германской колонизации. Крестьяне опасались экспроприации их имущества немецкими поселенцами, а городские жители – того, что им придется переселяться в худшие квартиры, так как немцы занимали хорошие квартиры в центрах городов. Литовцы в целом пессимистично оценивали перспективы войны для Германии⁷³⁷.