Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1974-1975)
Шрифт:
— Хочу!.. Мама давно-давно мне говорит… мама тоже хочет давно, чтоб я играл на дутаре.
— Давно? Вот и хорошо, мой мальчик. Вот и хорошо. А теперь подстрой-ка немного дутар, Нуркули. Как ты думаешь, какая струна подводит сейчас? Только не торопись, прислушайся…
— Третья — да, ага?..
— Правильно! И что ты будешь делать с ней — подтянешь или отпустишь?..
А женщина все стонала там, и мальчик иногда удивленно прислушивался к этим, еле слышимым, странным для него звукам; и ничего не поняв, опять склонялся над дутаром.
14
Никто, кажется, не интересовался
Одна из ночевок им предстояла в ауле, двумя рядами — "хатарами" — протянувшемся по небольшой долине с ручьем, за которой сразу же начинались пески. На въезде в долину они обогнали медленно шагавшего по обочине высокого нищего в долгополой черной, донельзя ветхой одежде, в глубоко надвинутой на глаза бараньей шапке, с посохом в темной костлявой руке. Багтыяр-бег не увидел, нет — почувствовал его тяжелый взгляд на себе, и ему сразу стало неуютно на этой белесой от пыли, просоленой чужой земле; "Сколько уже на ней живу, а привыкнуть не могу… Да, чужбина остается чужбиной, рассыпь по ней хоть золото. Даже неприветливость соплеменников предпочел бы я приветливости этих туркменов… своя соль слаще чужого щербета. Неужто всю жизнь тебе жить вдалеке от родины?.."
Не успели они еще снять тюки с уставших верблюдов, как пришел хорошо одетый старик и пригласил их, гостей аула, на свой праздник: он достиг возраста Магомета, ибо как раз в шестьдесят три года и закончил пророк свое земное существование и был призван к себе аллахом… Отказ отведать готовой пищи был бы величайшим оскорблением, на всякий случай тонко намекнул старик, но отказываться никто и не собирался, все были рады отдохнуть от долгого перехода.
Перед кибиткой старика, куда сошлись и съехались гости со всей, в два-три дня пути, округи, дымились очаги, из огромных черных казанов шли запахи знаменитого туркменского "чектырме" — густой мясной похлебки, горкой сложены были в ожидании раздачи большие деревянные миски-керсены… Многое тут было в диковину для Багтыяр-бега, хоть и успевшего пожить в стране туркменов более десятка лет, но не побывавшего еще ни за одним простонародным дастарханом, ибо ниже байских застолий опускаться себе не позволял. И, пожалуй, зря он это делал, потому что еда была хоть и не очень изысканна, но вкусна и здорова, а эти туркмены приветливы и добродушны на удивленье… Он и его спутники были посажены в ряду самых почетных гостей, и внимания к ним проявляли не меньше, чем если бы они были лучшими гостями хана. Только здесь было не угожденье слуг, боявшихся наказания, а простая и искренняя заботливость, и он не первый советник могущественного Рахими-хана, а никому не известный купец со своими спутниками…
После угощений следовали всякие зрелища, а их опять сменяли угощения. Багтыяр-бег с интересом разглядывал людей, следил за происходящим и особенно оживился, когда объявили местную борьбу "гореш". Он и сам когда-то увлекался борьбой — правда, своей, у себя на родине; видел он, как борются и здесь, но сейчас его заинтересовало именно то, что тут не было каких-то особенных
Оставшийся победителем всех схваток рослый и грузный мужчина расхаживал по кругу, а зазывала насмешливо кричал:
— Ну что, не осталось смельчаков сразиться с нашим Батманом?! Предлагаем и гостям размять животы перед очередным блюдом… хотя сам я ни дома, ни в гостях не хотел бы побывать под этим быком!..
Дружный смех ему был ответом. Но тут из гостей поднялся невысокий, на кривоватых сухих ногах, но довольно широкоплечий человек и вышел в круг, оглядываясь и улыбаясь. Кто-то узнал его, крикнул:
— Ханвели, куда ты?! Не оставляй свою семью без кормильца!..
— Да-да… лучше сядь с нами и выпей айрану. Ибо чем ты от нас отличаешься, что выходишь в круг?!
На сухощавом смуглом лице Ханвели опять сверкнула улыбка:
— Пусть я буду последней телкой в стаде, если окажусь под этим быком!..
— Ну и ну! Он желает быть телкой!..
— Наш жеребенок хочет лягнуть нара[27].. Тогда тебе придется очень высоко подкинуть свой зад, Ханвели!
— Ха-ха-ха!..
— Беги из круга, пока не поздно!
Ничуть не обижаясь на эти грубовато-добродушные выкрики и смех, Ханвели еще раз расправил под поясом халат:
— А спрошу-ка я вашего пальвана Батмана, пел ли над его колыбелью свой Салланчак-мукам Годжук Мерген!
— Нет, вроде бы не пришлось, — сказал один из аксакалов, и Батман кивнул, подтверждая его слова.
— А над моей спел! И потому я не боюсь выходить в этот круг, земляки.
— Только-то?! — насмешливо воскликнул сосед Багтыяр-бега, если судить по одежде и повадкам — местный бай, не решившийся, видимо, отказаться от приглашения почтенного старика. — Маловато!..
Багтыяр-бег еще только, можно сказать, начал свое путешествие, а уже успел несколько раз услышать от людей имя старого мукамчи. Но особенно удивило это его сейчас, здесь, где, казалось бы, не было никакой особой надобности упоминать его. И это при том, что имени Эсен-хана, их куда как известного притеснителя, ему еще от них слышать не приходилось — как, впрочем, и упоминаний о шахе… Да, прав Рахими-хан: велико почтение населяющих пустыню людей к этому имени, и если бы вправду удалось заставить работать это почитание на их замыслы… Велико, хотя вряд ли оно поможет этому смельчаку с кривыми ногами.
Между тем бойцы, наконец, сошлись, сцепились руками и закружились по утоптанному пятачку. Батман все пытался оторвать своего соперника от земли, сил на то было у него достаточно, но все никак не хватало ловкости. Вот оторвал было, крутанул, верткий Ханвели казался в его руках брыкающимся мальчишкой… Но тут Багтыяр-бега словно в спину толкнули, он оглянулся. На него смотрели тяжелые тусклые глаза темноликого нищего… A-а, шайтан! — в сердцах воскликнул про себя советник, никогда вроде не бывший трусом, и вновь обернулся к кругу. Но было уже поздно понять, как умудрился Ханвели оказаться при падении сверху… Толпа удивленно и ликующе вскричала, никто в ней не ожидал такого конца схватки: