Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог. Том 2. Звуковые фильмы (1930-1957)
Шрифт:
Я злился на свою неловкость, лицо покраснело, а упреки Гульшен выводили из себя.
— Будь осторожен, парень. Если не справляешься, залезай наверх!
Окрик Гульшен встряхнул. Работать в кузове тележки я считал для себя оскорбительным и поэтому стал ловить арбузы, стараясь изо всех сил, чтоб не промахнуться. Заметив, что я весь напрягся, Гульшен заулыбалась. Поднимая голову, чтобы поймать очередной арбуз, я видел, как она беззвучно смеется. Руки слушались меня плохо, я нервничал, а тут еще Гульшен со своими улыбочками. Тут-то я и увидел огромный арбуз, который летел прямо на меня. Я приготовился, крепче уперся обеими ногами в землю, широко их расставив, но арбуз так сильно ударил меня
Почувствовав, что я с какой-то жадностью оглядываю ее, Гульшен спрыгнула с тележки.
— Ты, парень, смотри! Так до беды недалеко. Сломаешь себе руку или спину ушибешь. Ну-ка, поднимайся наверх в тележку.
Быстро вскочив на ноги и откатив огромный арбуз, который обнимал до сих пор, я стал оправдываться.
— Гуль, этот арбуз не смог бы поднять даже чемпион по метанию ядра! Ведь это скорее кусок горы, а не арбуз!
— Эй, прыгай в кузов, пока я сама тебя туда не забросила.
— Ха, нашла мячик! Попробуй, с места не сдвинешь!
— Что, что?!. Не сдвину?!
Гульшен спрыгнула с кузова, засучила рукава повыше и направилась в мою сторону. Конечно, она и сильнее, и выше, но втащить меня в тележку — это вряд ли, хотя попробовать может, ведь я же младше ее. Ну, не драться же мне с ней?!
Недавно мы сидели в шалаше и отдыхали. Гульшен, глядя в маленькое квадратное зеркальце, причесывала свои волосы. Я решил пошутить. Выхватил у нее из рук зеркальце и побежал.
— А ну, озорник, отдай зеркальце. Поймаю, так всыплю, что долго не забудешь! — крикнула мне Гульшен. Я отбежал в сторону на приличное расстояние и остановился. Поймал солнечный луч зеркалом — и направил ей в лицо. Яркий луч ослепил девушку. Обозлившись, она стремительно поднялась и бросилась за мной. Бегал я всегда хорошо. Еще в восьмом классе был чемпионом по бегу, да и сейчас не бросал тренировки, поэтому Гульшен ни за что не догнать меня, но нога моя запуталась в сухой траве, и я грохнулся на землю. Не успел подняться, как подбежала Гульшен и повалилась на меня.
— Ах ты, озорник. Отдавай зеркало.
Мне было страшно приятно чувствовать на своей спине тяжесть ее тела. Лежа лицом вниз, я крепко сжимал зеркальце. И очень не хотелось освобождаться от этой тяжести.
— Ни за что не отдам, Гуль!
— Не отдашь?
— Не отдам.
Гульшен быстро нашла выход из этого положения. Сидя на моей спине, она обернулась назад, подтянула за штанины мои ноги, сняла сандали, сдернула носки и стала щекотать пятки. Щекотки я боялся ужасно. Обычно, если кто-нибудь из ребят хотел меня побороть, то достаточно было пощекотать меня; я тут же начинал смеяться и выбивался из сил. Иногда, чтобы рассмешить меня, Гульшен показывала мне палец, грозясь защекотать, и я даже на расстоянии не мог удержаться от смеха и убегал от нее.
В этот раз я тоже сдался быстро. Оказалось, я так сжимал зеркальце в руке, что краями порезал себе ладонь.
Увидев кровь, Гульшен тихо ахнула.
— Вот, это тебе в наказание. Терпи теперь, — сказала она, поднялась и пошла в шалаш. Я молча поплелся следом.
—
— Да пусть кто хочет с тобой связывается, только не я! — крикнул я зло.
— Если ты это понимаешь, почему же поступаешь наоборот?
Гульшен опустила руки и серьезно сказала:
— Слушай, говорят "делу время — потехе час". С такой работой мы получим выговор от Алтыхан-ага. Давай еще поднажмем.
2
Наша бригада состояла из десяти человек, и обеспечивала овощами, дынями и арбузами колхозников всех хлопководческих бригад, которые жили прямо здесь, у хлопкового клина. Овощей и дынь с арбузами, которые мы собирали, хватало не только работающим на полях, но и всем жителям села. А часть нашего урожая мы сдавали в район, хотя никакой договоренности об этих поставках у нас не было. Просто урожай был такой огромный, что мы сами решили сдавать его в районный магазин. За это наша бригада получила благодарность от правления колхоза.
Три бригады хлопководов и наша бахчевая переехали сюда в начале этого года. Бескрайняя, с песчаными ручейками, отливающими серебром, степь, получила название "Чагели"[36]. Ежедневно ездить на работу за 60 километров от села стало трудно, поэтому колхоз построил здесь десять домиков, в каждом из которых было 5 комнат. А те, кто не поместились, с помощью колхоза построили здесь щитовые летние времянки. Мне повезло, я приехал на все готовенькое. Отец Гульшен, Алем-ага, узнав, что я еду работать в Чагели, сказал мне: "Якшимурат, сынок, не затевай там никаких строек, живи у моей Гульшен, заодно присмотри за ней. Я доверяю тебе ее жизнь, как свою". Мне даже стало немного не по себе от таких слов пожилого человека, а Гульшен ничуть не смутилась. "Хорошо, папа, если малыш будет рядом — я спокойна. А то хотела попросить кого-нибудь из девушек, как ты говоришь, присмотреть за мной".
Вещи свои я оставил в доме Гульшен, но спать мне пришлось на топчане во дворе, который соорудил Алем-ага.
Целый день мы были на работе. Поесть и отдохнуть днем от жары собирались в шалаше на краю поля. Частенько к нам приходил пообедать помощник бригадира Койли, которого я не любил, а Гульшен, по-моему, просто ненавидела. Она называла его не иначе как шалопутным. Говоря по совести, Койли был человеком мало приятным, да что там — просто недостойным доброго слова. Полтора года назад от тяжелой болезни скончалась его жена Сельби гельнедже, оставив сиротами семилетнего сына и пятилетнюю дочь. Люди говорят, что он своими бесконечными придирками свел Сельби гельнедже в могилу. Они были разными, как небо и земля. Сельби гельнедже была спокойной и доброй, как сама земля. А Койли человек не постоянный, резкий и коварный, готовый как лев наброситься на слабого, а перед сильным заискивал, как побитая собака. Ради малейшей выгоды он был готов пойти на любую подлость.
Как ни посмотришь, он улыбается во весь рот, и болтая всякий вздор, по делу и без дела крутится возле Гульшен. Даже издали следит за ней своими слезящимися глазками без ресниц, словно удав, который хочет проглотить ее. Правда, Гульшен совершенно не обращает на него внимания. Если он начинает позволять себе какие-нибудь шуточки или намеки, она сразу же ставит его на место. Поэтому при Гульшен Койли старается вести себя осторожно.
Да только не так прост этот толстокожий! Ловит каждое слово Гульшен, ее улыбку, жест, обращенные к нему, и тут расплывается в заискивающей улыбке, стараясь, чтоб и другие это заметили. Все эти уловки Гульшен хорошо видит и не упускает случая посмеяться над этим при людях.