Советские каторжанки
Шрифт:
Маруся ничего на эту тему не говорила, никогда не жаловалась и не расспрашивала, но все понимала без слов. Меньше всех ростом, она возила огромные тачки, не давала себе поблажек и не позволяла, чтобы кто-то щадил ее в работе.
Ульянка периодически превращалась в доходягу, попадала в стационар, выздоравливала — и снова «доходила». Оксана была покрепче, потому что получала небольшую помощь от матери. Маруся, которая вовсе не была сильнее их, поражала своей целеустремленностью, упорством, независимостью от окружающих. Наверное, поэтому она была лидером своих землячек с Западной Украины. Она не стремилась верховодить,
Так мы и жили, разбросанные по разным бригадам и баракам, но неизменно тянувшиеся друг к другу — незаметные подруги в толпе каторжанок.
Глава 8. НЕСБЫВШИЕСЯ НАДЕЖДЫ
В апреле по лагерю пронеслась весть: обнаружили больных сифилисом в запущенной форме - три креста. И началась проверка крови.
Первыми пациентами стали мужчины-«придурки» и их подруги.
Никто не предполагал, что в лагере может возникнуть такая болезнь. Симптомы сифилиса принимали за признаки совсем других заболеваний. И только тогда, когда на теле у больных возникли незаживающие язвы, не поддающиеся лечению, их повезли на консультацию в Норильск. Опытные венерологи областной больницы поставили диагноз, анализ крови подтвердил его.
Больных отправляли в Норильск и лечили целый месяц. Возвращаясь, они рассказывали, как хорошо их кормили, как чисто в палатах, как не хотелось обратно. Им даже завидовали — как же, получить целый месяц роскошного отдыха... Повезло!
Всех вернувшихся объединили в одну бригаду и поселили в отдельном бараке. Лечение было тяжелым, поэтому паек им давали диетический. А может, просто бывшие друзья сумели позаботиться о своих заболевших подругах — этого никто не знал.
Увезли в Норильск нарядчика Ковальчука. Поставили другого. И пока тот не разобрался, что к чему, я решила испытать маленькое счастье — закамышила.
Забралась в сушилку к Наде, которая во время проверки прокричала: «Нас двое!». Проверяющие не захотели из солнечного двора забираться в зловонные недра темной сушилки и ушли. Надя сбегала к своему повару, принесла целый котелок диетического супа, перемешанного с кашей. Ложка у нее была одна, хлебали по очереди и хлеб откусывали тоже по очереди от одного куска.
Надя все время расстегивала брюки и почесывала какую-то болячку. Жаловалась, что вот мажет постным маслом, а никак не проходит. Болит и чешется.
Потом я ушла в свой барак, проспала день. Наутро все узнали, что с очередной партией в Норильск отправили Надю Бедряк. У нее оказалось три креста.
Я сразу подумала, что можно попроситься на проверку крови. Но сегодня еще рано, а вот через недельку, пожалуй, схожу. И поеду отдыхать в Норильск.
Пришла в санчасть. Пожилой длиннолицый главврач записал анкетные данные, потом спросил:
— Так с кем вы жили?
— Как с кем? Ни с кем.
— А почему вы решили, что у вас может быть сифилис?
Я рассказала про свой завтрак с Надей. Главврач гневно сдернул очки с носа и бросил их на стол.
— Что вы мне голову морочите! Так не заражаются! С кем вы жили?
— Ни с кем... — разочарованно протянула
— Так убирайтесь ко всем чертям, мне некогда возиться с вами! Повторяю, так не заражаются.
Я ушла от него очень огорченная, потому что всерьез настроилась на месяц отдыха в венерологическом отделении областной больницы в Норильске...
Первая весна в Заполярье казалась бесконечно долгой и холодной. Только во второй половине апреля начались оттепели. Весь май лежал снег, он таял днем и накрепко замерзал ночью. После суровой и трудной зимы никак не могли дождаться тепла. В июне еще примораживало по ночам, а после заморозков на ботинки налипала грязь.
Зато начались белые ночи. В конце мая солнце уже светило круглые сутки. Необыкновенное зрелище. Небо всю ночь меняло окраску. Однажды, работая в ночную смену, после легкого дождика я увидела, как над площадкой повисла яркая, словно промытая дождем, радуга. Остановилась с тачкой и невольно залюбовалась: небо на юге серовато-синее, южный склон хребта уже тронут зеленью, и на фоне нежной зелени всеми цветами сияет радуга.
Конец семицветья, казавшийся плотным, осязаемым, упирался совсем недалеко в землю. На земле в этом месте лежала доска, а по ней навстречу солнцу везла тачку Маруся. Везла и не знала, что едет сквозь радугу; щурилась на солнце, светившее ей прямо в лицо, и не видела меня. И на всю жизнь я запомнила это видение: Маруся с тачкой едет сквозь радугу.
Где-то далеко горел торф. И запах дыма, приносимый ветром, напоминал о лесном костре, о воле, о том, что вот теперь можно уйти, брести по тайге, ночевать у костра. Я потихоньку напевала «Славное море, священный Байкал», в горле застревал комок от мысли, что это невозможно, и тут же появлялась другая, утешительная мысль: вот еще немножко окрепну, сделаю припасы на дорогу — и тогда... Что будет тогда, я слабо себе представляла, но уже знала, что за хребтом до ближайшего жилья не менее пятисот километров, что местные жители выдают беглых или убивают, и все-таки были случаи побегов и отсюда.
Прошел слух, что бежала большая группа мужчин. Меня тогда уводили ночевать в БУР, точно; я ведь могла с ними уйти. Ушла бы, если б знала заранее, да кто мне об этом скажет? Мужчины обезоружили охрану, забрали с собой автоматы и одежду конвоиров. Молодцы! — восхищалась я. О том, что их поймали, слухов не было. Значит, ушли. Удачи вам, дорогие мои храбрецы!
В начале июля пошла в рост трава. Солнце светило круглые сутки, и вся зелень как на дрожжах тянулась вверх, цвела, благоухала. Склоны хребта стали синими от цветов, буйная поросль зеленела вокруг площадки и вдоль дороги, по которой мы ходили на работу.
Несмотря на обилие комаров, можно было раздеться и подставить натруженные спины под солнечные лучи. Все загорели, втянулись в работу, да и работать раздетыми легче. Молодость брала свое, и девчата пели песни, сверкали белозубыми улыбками.
Многие получали посылки. Переодевшись после работы, становились яркими, красивыми. Я любовалась своими подругами. Правда, у них и у меня не было другой одежды, кроме казенного черного платья, но это нас не огорчало.
Теперь можно было чаще встречаться — тепло располагало к общению. Оксана рассказывала притчи из всемирной истории. Мы слушали и дивились ее памяти. Рассказывали о себе, о довоенной жизни, вспоминали погибших родителей.