Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941–1944

Армстронг Джон

Слухи о советских победах не пользовались доверием в 1941 году, пока Красная армия действительно не остановила немцев в конце того же года. В отдельные моменты, когда миф о непобедимости немецкой армии воспринимался с полным доверием, люди оставались глухи к партизанским слухам. Вести о наступлении Красной армии вызвали панику в Невеле и Полоцке, вынудив немцев принять меры для предотвращения массового исхода, в результате чего у них возникли трения с местным населением. Слухи о предстоящей эвакуации из Крыма в сентябре 1943 года заставили коллаборационистов упаковывать чемоданы, и это дало повод для дальнейших слухов. В обоих этих случаях действительно существовавшая кризисная ситуация заставляла верить партизанской пропаганде.

Эффективности распространяемых партизанами

слухов во многом способствовала проводимая немцами политика. Не только жестокое обращение и зверства немцев создавали атмосферу, в которой население было готово верить самым невероятным слухам, но и провал немцев в использовании систематической и умелой контрпропаганды делал процесс распространения партизанами слухов практически бесконтрольным. Немцы, например, приняли решение игнорировать партизанские слухи об «обещании Сталина» распустить в будущем колхозы, поскольку в соответствии с доводами управления пропаганды вермахта официальное признание таких слухов помогло бы их более широкому распространению, в частности среди солдат Красной армии. В другом случае предложение командования одной из немецких дивизий о переселении части жителей из Бобруйска в Смоленск с целью продемонстрировать необоснованность партизанских слухов об освобождении Смоленска Красной армией не нашло отклика.

Важным преимуществом партизанских слухов была оперативность, с которой они могли реагировать на возникавшую в том или ином месте ситуацию. Наибольший эффект достигался тогда, когда они помогали вселить надежду на лучшую жизнь после войны. Если доверие к преувеличенным сообщениям о победах Красной армии, после того как они раз за разом оказывались ложными, уменьшалось, то действительно проводимая советским правительством «политика умиротворения» населения заставляла верить партизанским сообщениям о происходящих и предстоящих переменах в СССР. Такой подход свидетельствует о том, что оценка партизанами существовавших в обществе настроений оказалась намного более верной, чем у немцев.

Партизанская психологическая война: выводы

С самого начала советская пропаганда рассчитывала на то, что партизанское движение внесет свой весомый вклад в достижение целей политической и психологической войны. В соответствии с воззрениями и практикой советского руководства пропагандистская деятельность считалась функцией, присущей любой организации. С одной стороны, пропаганда должна была стать дополнительным орудием в борьбе с немцами; с другой, – и это было намного более важным с точки зрения достижения политических целей, – она должна была содействовать сохранению или восстановлению лояльности населения в тылу у немцев. Это являлось первостепенной по важности задачей для партизанского движения и действовавших в тесном сотрудничестве с ним партийных и комсомольских организаций. Бесплодными оказались бы попытки точно оценить относительную важность стоявших перед партизанами политических и пропагандистских задач в сравнении с выполнявшимися ими военными и экономическими функциями, но такие задачи, несомненно, оставались крайне важными до самого конца.

Учитывая сложный и эффективный механизм советского контроля за партизанским движением, вряд ли стоит удивляться тому, что выбор и использование методов, средств и тематики психологической войны происходил в строгом соответствии с официальными советскими правилами. Хотя существовали примеры, когда отдельные партизаны или командиры занимались пропагандой по своей собственной инициативе, отклоняясь от официальной линии, проводимые партизанами операции психологической войны, как правило, никогда не выходили за рамки, предписанные им с советской стороны. В этом смысле советский контроль отчасти снижал гибкость пропаганды. В целом вариативность официальной партизанской пропаганды была относительно небольшой, и почти не наблюдалось стихийности в использовании новой или «недозволенной» тематики.

Однако это стремление к «жесткости» удавалось компенсировать той гибкостью, с какой официальные органы умели приспосабливать пропагандистские лозунги и темы к тем специфическим условиям

войны, в которых действовали партизаны. Наиболее ярко это можно проиллюстрировать на примере политики «уступок», к которой прибегли после первых недель войны (в течение этого времени сохранялось использование довоенных схем ведения пропаганды). Начиная с конца лета 1941 года и почти до конца оккупации партизанская пропаганда отказывалась от коммунистической, идеологической и классовой риторики и уделяла особое внимание патриотическим лозунгам и призывам к созданию Народного фронта. В этом отношении партизанская пропаганда была полностью созвучна с советской пропагандой в тылу. Существенные различия между этими двумя разновидностями пропаганды кратко можно охарактеризовать следующим образом:

1. Партизанская пропаганда, вести которую приходилось в более опасных условиях, могла заходить дальше, чем советская пропаганда в тылу; например, в обещаниях удовлетворить чаяния народа в столь важной сфере, как сельское хозяйство.

2. Перед лицом немецкой пропаганды партизанская пропаганда не могла позволить себе игнорировать предпринимаемые противником шаги; в частности, хотя обращенная к населению тыла советская пропаганда никогда не предпринимала ответных мер в отношении широко рекламируемого немецкой пропагандой движения Власова, партизанская пропаганда была вынуждена уделять большее внимание этой проблеме.

3. Вместе с тем ограничения в политике «уступок» были четко определены. Даже в пропагандистских целях не разрешалось использовать лозунги и темы, затрагивавшие допущенные в прошлом ошибки или содержавшие критику в адрес советского руководства. Лишь в устной пропаганде делались заявления (иногда с официального разрешения, но чаще, несомненно, без него) о том, что советский режим представляет собой меньшее из двух зол; что нападение Германии требует забыть о внутренних разногласиях перед лицом более страшного внешнего врага; что правительство в Москве со временем исправит все ошибки.

Таким образом, сама политика уступок со всеми присущими ей ограничениями определялась советским пониманием степени уменьшения лояльности к режиму простого народа в момент кризиса, что стало особенно заметно в начальный период войны. По существу, советский ответ на определенные усилия немецкой пропаганды, в частности в таких областях, как сельское хозяйство, религия и национальная политика, являлся мерой, обусловленной оценкой Москвы степени уменьшения лояльности населения.

Еще одним отражением восприятия советским руководством и партизанским командованием возможности утраты поддержки населения является быстрый отказ от первоначально принятой в 1941 году направленности пропаганды, подчеркивавшей крайнюю опасность, грозящую Родине. Направленность партизанской пропаганды была изменена, и в качестве основного аргумента стал использоваться крайне преждевременный и сильно преувеличенный довод: «Мы сильнее, и потому мы победим».

С определенными изменениями данная аргументация в разумном сочетании с политикой «уступок» продолжала присутствовать в партизанской пропаганде до 1943–1944 годов. Лишь в последние месяцы оккупации, когда советская мощь возросла и получила объективное признание, пропаганда отказалась от ряда «уступок», хотя некоторые (такие, например, как религиозная терпимость) сохранились и продолжали использоваться даже в послевоенный период.

Другой основной линией советской пропаганды являлось «разоблачение» целей и практических действий немцев. Сначала основной упор делался на колониальных замыслах нацистов; позже, когда население на личном опыте смогло убедиться, как на самом деле ведут себя немцы, партизаны получили возможность использовать в своей пропаганде массу примеров жестокого обращения и зверств фашистов. Парадоксально, но вначале именно эту линию для усиления своего влияния партизаны использовали меньше всего. Хотя зверства немцев стали основной причиной изменений в настроениях населения и вписывались в рамки советской и партизанской пропаганды, степень проявляемой ими жестокости и ее повсеместное проявление оказались полной неожиданностью даже для партизанских пропагандистов.