Советский Фауст
Шрифт:
— «Имя Термена отныне входит в историю науки наравне с Эдисоном, Поповым!»
— «Практика радиодела и мощнейшая техника современных усилительных приборов в недалеком будущем возведут на терменовском фундаменте технический и бытовой переворот, огромной и пьянящей смелости!.. Важнейшие события, раз уловленные в отправительный прибор Термена, сделаются видимыми одновременно во всех концах земного шара!»
Жаль, Хлебникова в это время уже не было... Аплодировали
Комиссия была солидной и дальновидной. Изобретателя наградили очередной премией и пропуском в гастрономический спецмагазин. А «дальновидение» тут же засекретили — в свете интересов РККА и ЧК, предполагая использовать его на границе, для охраны священных рубежей СССР. Вот уж поистине — электрификация всей страны, включая и ее границы!.. Казалось бы, сколько лет прошло, можно и рассекретить терменовское «дальновидение»? Но, судя по всему, не получилось тогда ничего из этой затеи. И забылось, затерялось в наглухо запертых анналах. Тем более, жизнь у Термена затем закрутилась-завертелась такая — не до «дальновидения»... Поэтому и не было упоминания имени Термена в советских справочниках по телевидению [32] . Хотя уже только этого вклада в инженерную науку было бы достаточно, чтобы оправдать свое имя в истории. Получилось иначе. Более того, серой запахло гуще, — первый шаг в сторону объятий Мефистофеля был сделан, лемуры взяли его на заметку.
32
Подлинник своего уникального диплома Лев Сергеевич передал в Центральный музей связи им. А.С.Попова, а фотокопию в московский Политехнический, где и можно ознакомиться с работой студента Термена.
Кто знал, кто ведал. Грех — сожалеть и советовать постприори. Тем более «приори» — не свое, чужое. Но пусть как урок живущим после: пропуска в спецмагазины просто так не даются, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. А у нашего арбитра-контрагента Гете эта мысль звучит пожиже, но зато как всегда зарифмована, и ей поверят больше:
Черт — эгоист, нельзя ждать от него, Чтоб даром стал он делать одолженья.Советский Фауст в стране Желтого дьявола [33]
33
«Город Желтого дьявола» — так называл Нью-Йорк Максим Горький. Я здесь неоднократно цитирую его не только потому, что «присвоил» себе в эпиграф хвалебный отзыв Сталина, размашисто начертанный поперек рукописи романтической безделицы Горького под названием «Девушка и смерть». Просто мне, по-честному, Горький нравится, и сам псевдоним его, который он, молодец, не сменил после революции на Сладкий.
Премия, полученная за «боевой образец» портативно-передвижного телевизора, изготовленного по ворошиловскому заказу для СТО (ей Богу, не знаю, что это такое — может быть, Совет Труда и Обороны?), позволила Термену расширить музыкальные эксперименты, придумывать новые приборы. Радиодетали Лев Сергеевич приобретал, — как и мы, в наши сегодняшние дни — на толкучке (тогда еще была, кажется, жива в Москве Сухаревка). И вот в Московской консерватории Лев Сергеевич представляет, наряду с бесконтактным, более привычный грифовый вариант управления звуком. Кроме того — многоголосный клавиатурный инструмент. Причем все это не просто имитация того, что существует в музыке, но с возможностью варьировать разные системы натуральных и темперированных строев. По уверениям Льва Сергеевича, маститые профессора Московской консерватории «одобрили» его эксперименты. Он был, конечно, рад — значит, оказался полезным и для родных музыкантов.
Судя по его давним рассказам — жаль, что я не записывал все «с ходу», — в эти же годы Термен занимался,
34
С.Зорин утверждает, что Термен занимался этим позже, в 1965 — 1966 гг. Возможно — продолжал?..
А на Западе в это время, летом 1927 года, готовилась Международная выставка — во Франкфурте-на-Майне. По содержанию своему она была связана с музыкой. Казалось бы, чем могла удивить пресыщенную европейскую публику молодая революционная Россия, приславшая сюда свою делегацию? Следами и слезами всеобщей разрухи? Вот что тогда писала любимая нами газета «Правда»: «Концерты начали пользоваться успехом лишь на докладах советского изобретателя профессора Л.Термена». «Музыка небесных сфер», «ангельский голос», «музыка эфира» — такими восторженными возгласами начала заполняться пресса Германии, а затем и других стран. Не чудо ли это — дирижировать не оркестром, а самой музыкой, которая рождается в буквальном смысле по «мановению руки», из ничего, из воздуха! Инструмент без клавишей, без струн. Связь между инструментом и «мановением руки» очевидна. Но связь эта не материальна, эфемерна. Одним словом, на самом деле — чудо! На немецком — «Gesamtkunstwerk»! Рукоплещут залы Дрездена, Нюрнберга, Гамбурга, Мюнхена, Лейпцига, берлинской филармонии. Выставка давно закончилась, о ней уже забыли, — а триумфальные выступления Термена продолжаются — в знаменитом лондонском зале «Альберт-Холл», в парижской «Гранд-Опера» (рис. 13).
На его европейских концертах побывали многие тогдашние знаменитости — писатели Герхард Гауптманн, Бернард Шоу, музыканты Бруно Вальтер, Морис Равель, Отторино Респиги. Со многими из них Лев Сергеевич, это его слова, — «соглашался сфотографироваться для прессы». Физик Альберт Эйнштейн высказал свое восхищение фразой, ставшей крылатой: «Свободно из пространства вышедший звук представляет собой новое явление». Вернувшийся из очередной заграничной командировки А.Иоффе вновь делится комплиментами в адрес своего бывшего «дипломника» в «Правде»: «Совершенно исключительный успех имели везде за границей выступления сотрудника Физико-технического института Л.С.Термена с радиомузыкой. В парижской Большой Опере за 35 лет не было такого наплыва и такого успеха».
Подтверждает это в своих путевых заметках и оказавшийся в те дни в Париже советский писатель Ефим Зозуля:
— «Я узнал из трехколонных заголовков в газетах, что в Гранд-Опера будет демонстрироваться гениальное изобретение инженера Термена. Эпитет „гениальное“ чередовался со словами „чудо природы“. Парижские старожилы вряд ли припомнят случай, чтобы для кого бы то ни было и по какому бы то ни было поводу отдавалась Гранд-Опера... Консерватизм этой Гранд-Опера, начиная с содержания опер, таков, что наш Большой театр можно считать резвым и молодым, почти юношеским учреждением. И вот эта самая Гранд-Опера отменяет оперу и отдает вечер какому-то Термену, советскому гражданину... То, что я слышал в Гранд-Опера, — незабываемо. Бывали моменты, когда весь огромный зал со всеми своими ярусами стихийно испускал возгласы изумления и восторга, и в общем гуле я слышал и свой голос, который так же стихийно вырывался из моей груди... Я слушал Термена как раз накануне отъезда из Парижа, и почти всю дорогу, нанизываясь на стук вагонных колес, звучали в моих ушах отдельные напевы извлеченной человеком из воздуха величественной симфонии мира».
Можно предположить, — это наша «Правда» писала так, наш Зозуля, свои — о своем. Это свои, советские «Известия» хвалили: «Изобретение Термена сделало то, что, примерно, сделал автомобиль в транспорте. Изобретение Термена имеет богатейшее будущее». Но еще большей температуры кипяток бурлил в самой зарубежной прессе: «Каждому слушателю ясно, что тут появилось что-то новое, колоссальное, с богатейшим будущим» (из берлинской газеты). Либеральная Европа, пусть и рисуясь немножко, признавалась в любви к молодой России, к незаконнорожденному продукту своих социал-демократических идей: «За три месяца гастролей Лев Термен превзошел самого Льва Троцкого: он совершил „мировую революцию“ в музыке!» (тоже — из тогдашних германских газет). Это комплимент высочайшего класса!..