Советский праздник: театрализация мифа
Шрифт:
Книга построена строго хронологически. На каждом этапе выбраны показательные театрализованные представления, которые подробно и ярко описаны и сопровождаются материалами обсуждений их жанров, топосов, зрелищности и др. В результате складывается целостная картина развития зрелищной культуры и ее своеобразия. Как показывает Слесарь, основная траектория эволюции театрализованных зрелищных представлений – движение от морфологической самостоятельности к интермедиальному синтезу, а затем – к паратекстуальности.
Факт открытия Лаборатории массовых зрелищ (1960) доказывает, что создание массовых театрализованных представлений мыслится как самостоятельная область художественной деятельности. Синтетический характер зрелища обусловливает его принадлежность к сфере пространственно-временных искусств и именно к театру. Первые дискуссии, в которых участвуют Николай Охлопков, Бетти Глан, Николай Петров и др., прежде всего затрагивают тему видовой самостоятельности, специфичности зрелища. С одной стороны, театральные деятели и критики борются за то, чтобы оставить зрелище в зоне театра, хотя им мешают ставшая популярной зрелищная форма концерта, слабость драматической основы, отсутствие тематического единства. Отсюда возникающие «горячие точки» обсуждений – о статусе сценария, основополагающей роли зрелищной драматургии, о морфологической поддержке других искусств. В поисках объединяющего начала, скрепляющего разнородные составляющие зрелищного представления, рождается трехчастная форма с «формульными» прологом и эпилогом и все еще концертной
С другой стороны, доля синтеза внутри театрализованного зрелища намного больше, чем в «чистом» театре. Симптоматично, что в это время Сергей Якобсон рассуждает о пространстве зрелища (стадион), о его зрелищном потенциале. Масштабы зрелищного текста требуют другой морфологии, во всяком случае, они открыты для межвидового сотрудничества.
Анализ, представленный в книге, позволяет увидеть две характерные тенденции в конструировании зрелищных театрализованных представлений. Один тип зрелища продолжает оставаться в морфологических границах театра и театральности. Другой – тяготеет к метаморфологическим включениям, приобретая статус автономного праздничного театрализованного зрелища. Эти тенденции перекликаются с известной концепцией Антонио Банфи, определяющего три исторических типа зрелищ по степени отделенности зрителей от исполнителей.
В театрализованных зрелищах 1960-х очевидны оба вектора исканий. В качестве генерализирующей скрепы выступают исторические события (Октябрьская революция, Великая Отечественная война, покорение космоса, освоение севера), универсальные мифопоэтические и фольклорные образы (мировая гора, солярная символика, Дед Мороз, Снегурочка, три богатыря, русская береза, русская тройка), узнаваемая классическая музыка (П. И. Чайковский, М. И. Глинка) и др. Прочность универсальных идеологем поддерживается ясной антиномичностью структуры: противопоставлением героического и сатирического, прошлого и настоящего, настоящего и будущего. Творческие искания признанных мастеров («первопроходцев») зрелищных событий – Сергея Якобсона, Ильи Рахлина, Александра Раскина, Александра Рубба, Иосифа Туманова и др. – описаны в книге как интригующее путешествие, полное открытий и неудач, завораживающее своей страстной настойчивостью. На этом пути рождаются новые зрелищные жанры (вечера-митинги, вечера-портреты, спортивно-эстрадная феерия, фестивали, конкурсы, карнавалы); привлекаются новые технологии (световые и пиротехнические эффекты, игровая соревновательность); появляются новые праздники (День рыбака, Елка в космосе и др.), формируются и совершенствуются зрелищные формы, главная цель которых – единое, общенародное переживание, «не сама фактура событий, а память о них». В книге очень интересно показаны характерные черты зрелищных нарративов Москвы и Ленинграда, находящихся в поисках своего символического статуса (Ленинград символически связан с Октябрьской революцией, Москва – с образом сердца России и победой в Великой Отечественной войне).
Одна из характернейших примет времени – раздвижение границ зрелища, поиски новых пространств, освоение «мифопоэтических стихий»: воздуха, воды, растительных зон. Зрелище претендует не только на культурную территорию, оно онтологизируется. Микшированность современной культуры корректирует морфологические границы. Зрелища метастазийно захватывают чужие пространства, пренебрегая форматами художественного и документального; живого, телесного театра и визуального кинематографа; танцевального и спортивного; исторического и современного; сакрального и повседневного. В скрупулезном описании грандиозных зрелищ конца 1960-х и в легкой ироничности стиля (например, при описании предметности голосов эго-нарратива: «доярки, руины, памятники…») автор убедительно демонстрирует смену парадигм, практику отчуждения первоначальной идеи и образа от разросшейся и автономной зрелищности («Алые паруса»). Зрелищный текст становится паратекстуальным, в котором процессы мифологизации, маркирующей чужое, не противоречат историко-документальной насыщенности, помечающей свое. Одна из древнейших и основополагающих оппозиций оказывается не только ангажированной современной культурой, в том числе зрелищной, но и функционально плодотворной.
«Вместо послесловия» автор предлагает читателю открытый финал: современная праздничная зрелищная культура продолжает быть востребованной, продуктивной, экспериментальной; она по-прежнему активно трансформирует повседневность в большие и маленькие «праздники жизни»; по-прежнему осваивает новые территории, формируя не только новые формы, но и новую этику, новые рефлексии. «Советский миф» сам становится предметом мифологизации.
Наталия Мышьякова,
доктор искусствоведения, профессор
Предисловие
Современная ностальгия по советской жизни наглядно свидетельствует о жизнестойкости советского мифа. Массовые зрелищные формы СССР, в значительной степени оформившие этот миф, одновременно были явлением и символической политики [2] , и эстетики. Как мы видим, современные процессы, происходящие в зрелищной культуре, актуализируют дискуссии о советской массовой культуре среди отечественных и зарубежных исследователей и объясняют возросшее к ней внимание. Кроме этого, выразительный интерес научного сообщества является следствием использования характерных для современной гуманитаристики междисциплинарных подходов, благодаря чему были открыты новые методы в исследовании советского, а также выведены в современное исследовательское поле пласты культуры, прежде считавшиеся маргинальными.
2
Бурдье П. Социология социального пространства / Пер. с фр.; общ. ред. пер. Н. А. Шматко. М.: Ин-т эксперим. социологии; СПб.: Ист. кн.; Алетейя, 2005.
Этапной в отечественной советистике стала вышедшая в 2000 году коллективная монография под редакцией Ханса Гюнтера и Евгения Александровича Добренко, в которой важное место занимают в том числе элементы советского мифотворчества [3] .
Существенный вклад в современное и комплексное изучение советской культуры внесли работы Николая Андреевича Хренова и сотрудников Государственного института искусствознания [4] . Исследования последних лет – Дарьи Александровны Журковой [5] , Натальи Дмитриевны Мостицкой [6] , Екатерины Викторовны Сальниковой [7] и др., посвященные музыке, визуальной культуре, киноискусству, открыли новые горизонты для эстетического освоения советской культуры. Особое звучание эти феномены обретают в работах Сергея Ивановича Чупринина [8] , Алексея Владимировича Юрчака [9] . Существенный вклад в осмысление канона массовых советских зрелищ, рассматриваемого на обширном материале архивных источников, внесла монография Мальте Рольфа [10] . В изучении феноменов советской (в том числе зрелищной) культуры важное место
3
Соцреалистический канон: Сборник статей / Под общ. ред. Х. Гюнтера, Е. Добренко. СПб.: Акад. проект, 2000.
4
Между обществом и властью: массовые жанры от 20-х к 80-м годам XX века: Сборник / Ред. – сост. Е. В. Дуков. М.: Индрик, 2002; Развлечение и искусство: Сборник статей / Рос. акад. наук, М-во культуры Рос. Федерации, Гос. ин-т искусствоведения; отв. ред. Е. В. Дуков. СПб.: Алетейя, 2008; Искусство эпохи надлома империи: религиозные, национальные и философско-эстетические аспекты: Материалы международной конференции (17–19 мая 2010 г.) / Отв. ред. Н. А. Хренов. М.: Гос. ин-т искусствознания, 2010; От искусства оттепели к искусству распада империи: Сборник статей: Материалы международной конференции «Искусство эпохи “надлома” империи: религиозные, национальные и философско-эстетические аспекты» / Отв. ред. Н. А. Хренов. М.: Государственный институт искусствознания; Канон+, 2013; Кинокомедия советского времени: история, звучания, подтексты: Сборник статей / Министерство культуры РФ, Государственный институт искусствознания; сост. Е. В. Сальникова [и др.]. М.: Канон+ [и др.], 2023.
5
Журкова Д. Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох – 1980–1990-е. М.: Новое литературное обозрение, 2023.
6
Мостицкая Н. Праздничное и повседневное в коммуникативном пространстве современной культуры, или Новый Вавилон. М.: МГИК, 2015.
7
Сальникова Е. Советская культура в движении: от середины 1930-х к середине 1980-х. Визуальные образы, герои, сюжеты / Гос. ин-т искусствознания. 3-е изд. М.: URSS; Изд-во ЛКИ, 2014.
8
Чупринин С. И. Оттепель как неповиновение: Сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2023.
9
Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось: последнее советское поколение / Пер. с англ.; предисл. А. Беляева. 7-е изд. М.: Новое литературное обозрение, 2022.
10
Рольф М. Советские массовые праздники / Пер. с нем. В. Т. Алтухова. М.: Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина; РОССПЭН, 2009.
11
Кларк К. Петербург, горнило культурной революции / Пер. с англ. В. Макарова. М.: Новое литературное обозрение, 2018; Кларк К. Москва, четвертый Рим: сталинизм, космополитизм и эволюция советской культуры (1931–1941) / Пер. с англ. О. Гавриковой и А. Фоменко. М.: Новое литературное обозрение, 2018.
Работы зарубежных авторов последних лет свидетельствуют о расширении субдисциплинарного спектра в изучении феноменологии советского. В англоязычном научном поле следует выделить недавно вышедшие статьи, посвященные функционированию праздничных форм пропаганды советского государства и их анализу. Рассматривая инсценирующие практики советской юбилярности, Бартломей Гайос (B. Gajos) отмечает ее важность в реализации принципа primus inter pares [12] . Не остаются без внимания научного сообщества и вопросы эволюции праздничных форм. Почти по-шекспировски («Celebrating (or Not) The Russian Revolution») историк-советолог Шейла Фицпатрик (S. Fitzpatrick) ставит вопрос о важности выбора модуса празднования в современном социально-культурном пространстве России. Отсылка к известной пьесе вполне объяснима. Подобно тому как Гамлет, раздираемый противоречиями, опирается на авторитет отцовских установок и ищет в них источник легитимности своих поступков, современные властные институции, терзаясь выбором между зыбким каноном «новых» праздников и проверенными «старыми», отцовскими, выбирают последнюю и говорят уверенное «быть» советской праздничности [13] . В работе Игоря Торбакова, посвященной годовщинам Октябрьской революции, также констатируется, что пространство празднования выступает как оппозиция пространству исторического знания и занимает важное место в современной мифогенерации советского [14] . Механизмам пропаганды и их зрелищным формам в эпоху холодной войны посвящена работа Тони Шоу (Т. Shaw) и Дениза Янгблада (D. Youngblood) [15] . Значение молодежных институций и фестивалей в формировании советского культурного ландшафта отмечено в работе Пии Койвунен (Pia Koivunen) [16] .
12
Gajos B. The Fiftieth Anniversary of the October Revolution (1967) – a Generational Turnover and the Politics of Memory of the USSR // Studia z Dziejow Rosji i Europy Srodkowo-Wschodniej. 2018. Vol. 52. N. 2. P. 175–204. Available at: DOI 10.12775/SDR.2017.EN2.06 (accessed 08.12.2023).
13
Fitzpatrick S. Celebrating (or Not) The Russian Revolution // Journal of contemporary history. 2017. Vol. 52. N. 4. P. 816–831. Available at:(accessed 09.12.2023).
14
Torbakov I. Celebrating Red October: A Story of the Ten Anniversaries of the Russian Revolution, 1927–2017 // Scando-Slavica. 2018. Vol. 64. N. 1. P. 7–30. Available at:(accessed 04.11.2022).
15
Shaw T., Youngblood D. Cold War Sport, Film and Propaganda: A Comparative Analysis of the Superpowers // Journal of Cold War Studies. 2017. Vol. 19. N. 1. P. 160–192. Available at:(accessed 02.11.2023).
16
Koivunen P. The World Youth Festival as a Soviet Cultural Product during the Cold War // Quaestio Rossica. 2020. Vol. 8. N. 5. P. 1612–1628. Available at:(accessed 01.09.2022).
Современные публикации доказывают устойчивую потребность научного сообщества в изучении официальной советской зрелищной культуры как маркера культурных трансформаций. Однако в настоящее время работ в русскоязычном и англоязычном научном поле, рассматривающих на сюжетно-композиционном уровне семантику и функционирование массовых советских зрелищ 1960-х годов, не представлено.
Канон массового представления, впитавший культурные изменения 1960-х годов, находился в ситуации раздвоенности. Радикально регламентированные торжества сталинской эпохи 1930–1950-х годов входили в противоречие с обновленными формами хрущевской «оттепели». Советские зрелища переживали «пересборку» и в полной мере стали зеркалом эпохи, отразившим в себе пантеон героев, систему мотивов и сюжетов, образующих мифопоэтическую картину советского человека.