Советский Союз. История власти. 1945–1991
Шрифт:
В сентябре 1952 г. следователи, допрашивая заместителя начальника Следст- венной(|1асти по особо важным делам Л. Л. Шварцмана, сломили его. Он дал показания против большинства руководителей государства и партии, карательных ведомств страны. По выражению его следователей, он клеветал против Кагановича и Хрущева, против Меркулова, В. В. Кобулова, Мамулова и Фитина. Но эти линии в данный момент не интересовали Игнатьева, Маленкова и Сталина.
Более перспективными для них были признания Шварцмана в том, что он якобы готовил террористические акты против Маленкова. Шварцман сообщил, что о его замыслах знали Абакумов, Райхман, Палкин, Иткин, Эйтингон, бывший прокурор Дорон. Указания о проведении терактов он якобы получал от военного атташе посольства США Файмонвилла и от посла Гарримана. Причинами подготовки покушения должны были стать
Цена этим показаниям известна — их вышибали многодневными «конвейерными» допросами, когда подследственному не давали спать, жестоко пытали. Жуткая логика тоталитаризма привела к тому, что в роли жертв оказались вчерашние усердные палачи...
Показания Шварцмана оказались настолько своевременными, что само дело Абакумова впредь стало именоваться делом Абакумова — Шварцмана, став оправданием репрессий против Еврейского антифашистского комитета и его руководителей. Под эти показания стали подгонять и другие допросы.
Усиленно разрабатывалась версия о причастности Абакумова к «ленинградскому делу». Напомним, что такой вариант содержался в «деле врачей». Доказать это было сложно: именно следователи МГБ «выколачивали» показания из А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, родственников заместителя Председателя Совмина СССР Н. А. Вознесенского. Кстати, одним из таких следователей был сам Шварцман.
Тогда в ход пошло обвинение, будто следователи МГБ под давлением Абакумова умышленно игнорировали связь обвиняемых по «ленинградскому делу» с иностранными разведками. Абакумову припомнили, что он говорил: «Какой тут может быть шпионаж, если все арестованные являлись руководящими партийными работниками и никто из них, кроме Капустина, с иностранцами не встречался».
Обвинение выдвигалось и против одного из заместителей Абакумова — Огольцова, «который сидел (на допросах обвиняемых.— Авт.) молча... и чувствовал себя несколько стесненно, поскольку в прошлом он сам работал в Ленинграде заместителем начальника управления МГБ». Расследование в МГБ затронуло его разведывательную деятельность. Был арестован генерал-лейтенант М. И. Белкин, служивший ряд лет заместителем начальника 1-го Главного управления МГБ. Будучи обвиненным в принадлежности к еврейской террористической группе в составе МГБ, под жестокими пытками он дал показания о том, что по воле Абакумова на всех ключевых постах Министерства госбезопасности были расставлены лица еврейской национальности, о якобы давнем сотрудничестве агентуры МГБ с западными разведками. Он же сообщил о связи с западными разведками начальника Управления госбезопасности Венгрии Петера Габора. Кампания на исключение евреев из органов госбезопасности распространилась на весь социалистический лагерь. Началось преследование евреев во внешнеполитических службах, госбезопасности, в правительствах ряда восточноевропейских стран.
Из редакционных помет Сталина на проекте обвинительного заключения видно, что он лично руководил следствием и определял степень виновности. Он использовал дело Абакумова — Шварцмана для того, чтобы найти в нем объяснение и оправдание большинства политических репрессий послевоенного времени. Суть редакционных помет Сталина сводилась к стремлению выделить и особенно подчеркнуть роль Абакумова как человека, приложившего усилия для того, чтобы спрятать от следствия связи «врага народа» Кузнецова с иностранной разведкой.
Редактор обвинительного заключения стремился подчеркнуть личную виновность Абакумова. Вместо первоначальной формулировки:
«Действуя как подрывники, Абакумов и его соучастники Леонов и Комаров (выделенное здесь и дальше вычеркнуто при редактировании.— Авт.) игнорировали указания ЦК КПСС о расследовании связей (вписано Сталиным: спрятать от следственных властей неоднократные уловки) с иностранной разведкой врага народа Кузнецова и участников его изменнической группы, орудовавшей в партийном и советском аппарате (вписано Сталиным: в Ленинграде).
Абакумов также обвинялся в попытках организации убийства Маленкова199 Таким образом, его напрямую связали с показаниями Шварцмана о якобы готовившемся им покушении на Маленкова. В январе 1952 г. Игнатьев сообщил Сталину о якобы имевших место утечках информации из Политбюро ЦК в Англию в конце 30-х — начале 40-х гг.200 Сведения об этой утечке стали известны вскоре после войны, делом занимался один из руководителей МГБ — Райхман, заместитель начальника 2-го Главного управления МГБ, однако расследование не дало положительных результатов. Эта информация непосредственно касалась высшего политического руководства страны, потому что утечка информации, по оценке Игнатьева, происходила как минимум из секретариата одного из членов Политбюро ЦК.
Политические процессы, имевшие прямое отношение к верхушке партаппарата, отразились в итогах последнего съезда и Пленума ЦК КПСС при жизни Сталина. XIX съезд проходил в октябре 1952 г.— в те самые дни, когда полным ходом шло расследование (если этот термин вообще может быть здесь употреблен) дела Абакумова — Шварцмана. В стенограмме съезда практически невозможно найти какие-то следы этого процесса.
Однако результаты «дела Абакумова — Шварцмана» и «ленинградского дела» нашли свое отражение в решениях съезда, точнее — Пленума ЦК от 16 октября 1952 г., одного из наименее известных пленумов в истории партии201 Этот пленум относится к числу наименее изученных. Он не попал в официальные издания по истории партии202. Его материалы, в отличие от распространенной в аппарате ЦК практики, не стенографировались. Не стенографировалось и выступление Сталина на Пленуме ЦК. Оно отсутствует в протоколе пленума.
Однако сохранились упоминания о выступлении Сталина. Судя по воспоминаниям Хрущева, «Сталин уже "подвесил" судьбу Микояна и Молотова. На первом же пленуме после съезда он предложил создать вместо Политбюро Президиум ЦК партии в составе 25 человек и назвал поименно многих новых людей. ...Сталин создал Бюро Президиума? Ему было, видимо, неудобно сразу вышибать Молотова и Микояна, и он сделал расширенный Президиум, а потом выбрал Бюро узкого характера,,— писал Хрущев.— ...И туда ни Молотова, ни Микояна не ввел, то есть "подвесил" их. Я убежден, что если бы Сталин прожил еще какое-то время, то катастрофой кончилась бы жизнь и Молотова, и Микояна. Вообще же сразу после XIX съезда партии Сталин повел политику изоляции Молотова и Микояна, не приглашал их никуда — ни на дачу, ни на квартиру, ни в кино, куда мы прежде ходили вместе. Но Ворошилов был избран в Бюро Президиума. Характерно для Сталина, что как-то, когда мы сидели у него за затянувшейся трапезой, он вдруг говорит: "Как пролез Ворошилов в Бюро?" Мы не смотрим на него, опустили глаза. Во-первых, что за выражение "пролез"? Как это он может "пролезть"? Потом мы сказали: "Вы сами его назвали, и он был избран" Сталин же говорил нам в узком кругу, что подозревает Ворошилова как английского агента. ...А Молотова он как-то "заподозрил", ...что Молотов является агентом американского империализма, продался американцам»203
Гораздо подробнее о событиях осени 1952 г. вспоминал А. И. Микоян, непосредственно оказавшийся перед угрозой репрессий. По его словам, за несколько дней до съезда на встрече членов Политбюро Сталин предложил сократить число членов президиума съезда. Вместо прежних 27-29 человек он предложил избрать 15. Так как в президиум съезда избиралась, как правило, старая и старшая по своим должностям номенклатура, предложение Сталина содержало в себе тревожный элемент. Микоян сформулировал так: «Это было удивительным и непонятным. Он лишил, таким образом, возможности многих видных партийных деятелей войти в президиум съезда, а они этого вполне заслуживали». Дальше — больше. Сталин прямо заявил, что «не надо вводить в президиум Микояна и Андреева, как неактивных членов Политбюро»204.