Советско-Вьетнамский роман

Фальков Андрей Игоревич

– Глубокоуважаемые господа! – обратилась старшая из крыс к лежащим летчикам, отодвинув полковника в сторону.

– Командование Южного Вьетнама поручило нам передать приветствия солнцеподобного наследного принца доблестным воинам, вставшим на помощь в защите идеалов…, – старший гаденыш раскрыл рот пошире и хотел было толкнуть длинную речь, но Мюррей неожиданно прервал его, обратившись к полковнику.

– Сэр! Разрешите спросить?

– Да, разрешаю.

Полковник жестом оборвал вьетнамца на полуслове.

– Скажите, сэр, как же можете вы, полковник, находиться в обществе этих…

–

Лейтенант, это наши союзники! – оборвал его полковник.

– А вы были на войне? Вы воевали сами? – Мюррей обратился прямо к вьетнамцам.

– Да, – кивнул старший, – воевал. Я есть боевой офицер, и вполне разделяю вашу озабоченность предстоящим визитом господина президента в логово медведей. Война принимает затяжной характер, но мы надеемся на ее скорое завершение.

– Ты стрелял? Ты в них стрелял? – Мюррей кивнул на столпившихся в коридоре вьетнамцев из обслуживающего персонала при госпитале.

– Враги! Врагов уничтожают!

– Сволочь! – закричал Мюррей, – Ты, сволочь, пошел войной на своих братьев. И ты еще командиров наших подговорил. И мы пошли в это дерьмо!

– Прекратите, лейтенант! – одернул полковник.

– Полковник! Сэр, вы же рядом с крысами ходите. Мы же за крыс воюем. За крыс! Мы же крысятник усмиряем, а нас бомбят и бомбят.

– Прекратить!

– Не прекращу! Мне бояться нечего. Я уже горел.

– Вас разжалуют!

– Не разжалуют! Я не хочу служить больше, не хочу! Не буду!

Мюррей схватил пузырек со столика и метнул его в лицо вьетнамца и завизжал. Глаза у него закатились. Военные и доктор ретировались, оставив бьющегося в припадке Мюррея на попечение вьетнамских медсестер. Вьетнамские девушки занялись сумасшедшим американским воякой. Они сделали ему укол, и он затих.

– Сожалею, – полковник кивнул вьетнамцам. – Доктор, и часто с ним такое?

– Часто. Тут много таких, – вздохнул Беккер, – вьетнамский синдром.

– Как вы сказали?

– Вьетнамский синдром. Не лечится. Идемте дальше.

***

Лейтенант Кашечкин мысленно писал письма.

«Здравствуйте, дорогая Светлана!»

Он с удовольствием намылил щеки и с хрустом провел по ним острым лезвием. Вновь оказаться в гостинице, на кровати с белыми чистыми простынями было невероятно приятно. Кашечкин брился и сочинял новое письмо.

«Наконец-то меня отпускают домой, переводят служить на родную землю. Наконец-то состоится наша долгожданная встреча, и мы сможем обнять друг друга…».

– Нет, нехорошо, – подумал Кашечкин, мысленно зачеркнул последнюю строчку и написал:

«…И мы сможем поцеловать и нежно обнять друг друга. Не думайте, что на таком расстоянии я забыл Вас. Я по-прежнему люблю Вас и жду этой встречи. Надеюсь, что отец Ваш теперь уже не будет препятствовать нашим чувствам. Мы поженимся и вместе уедем далеко-далеко, в глухой таежный гарнизон на границу, на самый край света».

Кашечкин задумался. Конечно, вдвоем с любимой будет хорошо и на краю света. Жить в офицерской казарме за ширмочкой. А вокруг на сотни километров тайга. И в город можно попасть только вертолетом. Кашечкин бывал в таких местах. Офицерские жены жили там со своими мужьями, но не всегда счастливо. Поэтому Кашечкин

снова вычеркнул строки и написал:

«Я теперь ветеран и участник войны, кавалер ордена Красного Знамени. Мне положено много льгот, я подам рапорт, чтобы меня оставили в Москве, и мы будем жить вместе, у Вас или у моей мамы».

– Вот так будет намного лучше, – одобрил самого себя Кашечкин. – В Москве служить хорошо. И жить тоже хорошо.

«А потом у нас будет много-много детей, и они тоже станут офицерами».

Кашечкин закончил бриться, ополоснул лицо и побрызгал на себя одеколоном.

А затем Кашечкин шел по улицам Ханоя и радовался. Светило яркое солнце. Город сиял, радуя красками. Он не был превращен в руины и пепел. Это не были зловещие развалины наподобие Сталинграда и Новороссийска, это не было черное выгоревшее пятно, как на месте Хиросимы и Нагасаки, это был живой город, по улицам которого шли толпы людей и катили целые армии велосипедистов. На улицах торговали фруктами с корзин. Кашечкин взял пару сушеных бананов, а торговец, видя форму, не взял с него денег. Навстречу шли веселые девушки, они радостно махали Кашечкину руками, и Кашечкин помахал им вслед. Девушки тут же окружили его и защебетали, часто-часто повторяя «Тяо как, лиен со²⁸». Кашечкин схватил одну из них и поцеловал прямо в щечку. Она засмеялась и легонько оттолкнула его, и все девушки со смехом разбежались.

Хорошо еще, что к русским на улицах Ханоя более-менее привыкли, и появление Кашечкина не вызвало интереса у мальчишек. Но взрослые, знавшие об исходе битвы, поворачивали за Кашечкиным и целый квартал шли за ним, глядя во все глаза.

Кашечкин шел, выбирая подарки и думая о том, как много ему нужно будет сказать Фан Ки Ну. Думал он о своем отъезде, думал он о том, что надо расставаться, и что когда-нибудь она сможет приехать в Москву. Думал он и о том, какая она славная, и о том, что он все равно не мог бы полюбить ее. Но он успел полюбить весь ее народ, весь этот город, всю эту страну. И он любит их всех, а значит, и ее. О чем он ей и скажет.

Кашечкин смело свернул на знакомую улицу и подошел к дому. Бабушки, дедушки, дяди, тети и братья были на месте. Они сидели возле пруда. Один из мужчин, завидев Кашечкина, мелко семеня, подбежал к калитке, распахнул ее и тут же отошел в сторону, пропуская его. Из дома выбежал мальчик, секунду глядел на них, скрылся в доме и тут же выскочил назад, ведя за руку Фан Ки Ну.

– Здравствуйте! – Кашечкин степенно кивнул дедушкам, бабушкам, дядям и тетям, а также другим родственникам, выскочившими вслед за Фан Ки Ну из дома. Родственники мелко и торопливо начали кланяться в ответ. Когда поклоны закончились, он подбежал к Фан Ки Ну и поцеловал ее в щеку.

– Здравствуйте, герой! – Фан Ки Ну нежно обняла его за шею, но Кашечкин мягко отстранил ее.

– О, не стесняйтесь! – улыбнулась Фан Ки Ну.

– Фан Ки Ну, нам надо поговорить.

– Да, конечно. – Фан Ки Ну стрельнула глазками и взяла его за руку.

Они пошли в дом, на каждом шагу натыкаясь на родственников. Кашечкин хотел было остановиться, но Фан Ки Ну сильно повлекла его дальше, через сад, к небольшому уединенному домику.

– Здесь! – она опустилась на циновки. – Здесь нам не помешают.