Совок 2
Шрифт:
Проделала моя подруга все это, не глядя ни на меня, ни на Левенштейн. Очень спокойно и, я бы даже сказал, с достоинством. Не знай все трое, что Эльвира здесь не хозяйка, можно было бы подумать, что я ейный любимый супрух на протяжении многих счастливо прожитых лет.
— Он после суточного дежурства, — сообщила она Пане Борисовне, оправдывая, очевидно мою утомлённость и нужду в постельном отдохновении.
— Я понимаю, — одобрительно и без малейшей тени сомнения или иронии кивнула тетка, мельком мазнув взглядом по голым
— Спасибо, Элечка, тебе за угощение! — тётка отставила пустую чашку в сторону, — Умеешь ты хороший чай заваривать! Редкость нынче это. — А ты, Сергей, будь добр, проводи меня пожалуйста! И не беспокойся, корреспонденцию я уже забрала. — Левенштейн поднялась и направилась в прихожую.
Дождавшись, когда она обуется, я помог ей надеть пальто и следом быстро собрался сам.
— Хорошая она, — произнесла Пана Борисовна, взяв меня под руку, когда мы вышли из подъезда. — Одно плохо, старше она тебя намного. Сильно намного! — тётка внимательно посмотрела на меня сбоку, не скрывая неодобрения во взгляде.
— Что-же тебя, Сережа так на женщин в возрасте тянет? — опять взглянула сбоку на меня Левенштейн, — Тебя, что, молодые девушки совсем не интересуют?
— Интересуют! — почти раздраженно и громче, чем следовало, ответил я тётке, — Только глупые они. А с Эльвирой так уж получилось. Не подружись я с ней, она бы меня посадила. Она в прокуратуре работает. В областной, — не постеснялся открыться я тётке в своей сексуальной корысти к Клюйко, — Наверное, посадила бы.
— Не все ж мне к вам за помощью бегать! — уже с вызовом посмотрел я в глаза Пане Борисовне после паузы.
В ответ та еще раз взглянула на меня, но промолчала.
— Ладно, Сережа, тебе виднее, что и как. Ты поступай как знаешь. Да. Я, что приходила-то, вручили мне этот бюст. Такой, как ты и хотел. Из бронзы. На кафедре он. Ты уж сам, пожалуйста, его забери, мне его не донести, тяжелый он.
Тётка остановилась и взяла меня за пуговицу, рассматривая её и не поднимая на меня своих глаз-маслин. Точно таких-же, как у Соньки.
— Ты, Сережа, эту Эльвиру не обижай! Она к тебе хорошо относится и ничего плохого она бы тебе не сделала. Жаль, что разница у вас в возрасте слишком большая! — Левенштейн с сожалением покачала головой и пошла в сторону остановки.
Ленин и Ахмедханов
Ближе к обеду, после общих политзанятий в ленинской комнате, личный состав РОВД разошелся добирать знаний по подразделениям. Следствие, привычно расселось в кабинете Данилина. Кроме меня. Я стоял как школьник и преданно смотрел в недобрые карие глаза Ахмедханова, который вот уже минут десять откровенно чморил меня. Огрызаться сейчас и заведомо нарываться на взыскание, было не в моих интересах. Данилин безучастно курил, меланхолично посматривая в окно.
Коллеги молчали, время от времени поглядывая на меня. Кто-то с сочувствием, но
Повод для экзекуции Ахмедханов выбрал самый что ни наесть надуманный. Кого-то из райисполкомовских чиновников средней руки я вызвал повесткой к себе в кабинет. Чиновник был невелик саном и даже исполком был не нашего района.
Но, по мнению Ахмедханова, я был неправ, проявив явное неуважение к представителю советской власти. Вместо того чтобы оторвать задницу от стула и самому со всем своим уважением метнуться к занятому человеку.
— Талгат Расулович, он у меня свидетелем по делу проходит, я же строго по закону действовал, в порядке статьи УПК — попытался отбрехаться я.
— Большим начальником себя почувствовал, а, Корнеев?! Тебе погоны не жмут? Это тебе не забулдыга какой-нибудь и не уголовник, тут разумно закон применять следовало.
Шерсть на моем загривке начала дыбиться, восставая против здравого смысла и инстинкта самосохранения. До печенок уже достал этот басурманин!
Но я ничуть не сомневался, что, если сейчас пойду с ним на открытый конфликт, Данилин будет на его стороне и фиг его знает, чем мой афронт для меня же и закончится.
— Законность, Талгат Расулович, не может быть калужской или казанской, законность, она у нас одна — она советская. И потому для всех она единая, — решил я прикрыться основоположником.
После лифтовой эпопеи, изнывая месяц в больнице и не имея доступа к телевизору, я многократно перелистал неполную подшивку "Советской милиции", изрядно подковавшись в политграмоте. Чтобы иметь хоть какое-то понимание о новой советской родине, читал я вдумчиво. Фраза неудавшегося картавого адвоката запомнилась мне почти дословно. К моему счастью, пока-что помнил я и сноску, откуда она, эта фраза.
— Ты, Корнеев, давай тут не умничай и глупости не болтай! Про закон он вспомнил! — снова вызверился на меня Ахмедханов, простодушно заглотив наживку.
Он еще только договаривал последние слова, а я уже абсолютно точно знал, что на этом моя унизительная порка закончилась. А у самого Ахмедханова прямо сейчас начнётся кромешный ад. Игра опять пойдет только в одни ворота. Но теперь эти ворота будут не мои.
— Вы, Талгат Расулович, отчаянной смелости человек! — восторженно заблажил я, хищно улыбаясь майору, — Видел я отчаянных, но вы всех переплюнули!
— Чего? — вылупился он на меня с недобрым, но искренним черноглазым изумлением, — Ты чего несешь, Корнеев?