Совок 5
Шрифт:
— А ты, что, не боишься? — ухмыльнулся он, — Все боятся, а ты не боишься?!
— Боюсь, конечно! — быстро сдавшись, не стал я разочаровывать гэбиста, — Но полагаю всё же, что вы меня сюда не для экскурсий пригласили? — я продолжал наслаждаться комфортом просторной кожанной мебели.
С самого раннего утра моя спина успела сегодня натерпеться от неудобных, словно для пыток сотворённых сидушек. Сначала в самолёте, а потом в дежурном УАЗе.
Открылась тамбурная дверь и на пороге с мельхиоровой жестянкой в руках появился человек из приёмной. На подносе стояли стакан
Поблагодарив молодого человека, я принялся за чай. Это хорошо, что психика у меня крепкая, думал я, стараясь не слишком шумно отхлёбывать из стакана. Настоящий Сергей Корнеев под недобрыми взглядами присутствующих давно зах участиелебнулся бы принесённым кипятком.
— Тебя сюда не чаёвничать пригласили, лейтенант! — не выдержал Виктор Яковлевич, — Прервись!
Я послушно поставил на стол ополовиненный стакан и преданно уставился на товарища подполковника, ожидая продолжения.
— Вижу, неудобно тебе там сидеть, — безосновательно решил он, — Ты, Корнеев, давай, поближе сюда, за стол пересаживайся!
Подхватив стакан с чаем я двинулся к указанному месту, но заметив на лице старшего смежника неудовольствие, вернулся и поставил посудину на место.
На этот раз товарищи гэбисты, видимо уже сбившие оскомину и наигравшись в свои игрушки, психологических пасьянсов со мной раскладывать не стали. Не тратя времени на реверансы, они приступили к моему потрошению. Но гэбня, она не была бы гэбнёй, если бы не соблюла своих фирменных традиций и пошлых прелюдий.
— Сергей, ты ведь советский человек? — мягким и доверительным голосом обратился ко мне Виктор Яковлевич, навалившись грудью на свой стол.
Я молча, но очень преданно смотрел ему в глаза, ожидая продолжения.
— И ты не просто советский человек, ты еще комсомолец и офицер милиции! — с некоторой патетикой сообщил мне, а заодно и своему сослуживцу подпол ГБ.
— Чего ты молчишь?! — не выдержав, опять не без раздражения повысил он голос, так и не дождавшись от меня реакции на озвученные им истины.
— Я товарищ подполковник вас слушаю! — не стал упорствовать я в своём молчании, — Слушаю и не перебиваю. Я субординацию соблюдаю!
Я был в себе абсолютно уверен и осознавал, что ни единого проблеска неприязни или какого другого недоброго чувства к этой братии, на моем лице сейчас нет.
— Ну ладно! — Виктор Яковлевич отвалился от стола назад и уже обычным голосом спросил, — Ты ведь с Лишневскими дружбу водишь? Так?
— Вожу, товарищ подполковник, — кивнул я и снова умолк.
— Ну так и расскажи нам про них! — повысил голос гэбист, — Чего ты тут придурка из себя перед нами разыгрываешь? Говори уже!
— Евреи они, товарищ подполковник! — не стал я запираться, — Мало того, они еще и в Израиль позавчера улетели! Своими глазами видел!
Виктор Яковлевич сверлил своими гэбэшными бельмами мои зрачки, а я без особого напряжения, не отводил
— Бог с ними, с этими евреями! — отвел он от меня взгляд и взяв со стола уже порядком обмявшуюся серую папку, начал в ней рыться.
— Что ты про этого человека можешь сказать? — положил он передо мной фотографию, с которой на меня смотрел капитан КГБ Зубков Валерий Николаевич.
На фото Зубков был в гражданском. И выглядел он чуть свежее, чем тот, которого я пристрелил в поезде. Наверное, этому фото уже года два или три.
— Ты, Корнеев, только не говори, что не знаешь и не видел этого человека! — добавил строгости в свой баритон подпол, — Нам доподлинно известно, что был у вас контакт!
Второй гэбист, сидевший до последнего сбоку и чуть позади меня, поднялся со своего стула и обойдя стол, теперь тоже очень внимательно изучал моё лицо.
Я не стесняясь взял карточку в руки и пристально вгляделся в упокоенного мной экспроприатора.
— Сейчас всё от твоей честности зависит, Корнеев! — зловеще понизил голос хозяин кабинета. — Когда и где ты его видел? И, если вы с ним общались, то по какому поводу? Говори и помни, что ваши контакты "семёрка" фиксировала!
— Скажешь правду, через полчаса домой отсюда пойдешь, а, если врать станешь, считай, что жизнь твоя закончилась! — вплотную приблизил свои водянистые глаза второй, дыша мне в лицо смрадом больного желудка.
Я брезгливо отодвинулся и собрал мозги в кучу. А ведь ничего не изменилось под Луной. Всё, как и в мои времена. Бездельники они! Фуфлыжники и бездельники! Не подготовились к работе со мной товарищи смежники. Не сочли нужным! Поленились и элементарно пожалели времени на простого милицейского салабона. Решили, что, если за мной что-то есть, то им махновского наскока в стенах областного Комитета будет вполне достаточно. И это будет, во-первых!
А, если, во-вторых, то по всему выходит, что у них на меня ничего нет! Абсолютно ничего! И по большому счету, это тогда уже не во-вторых, а совсем даже, во-первых! На понт они меня сейчас берут, суки гэбэшные! И еще, ко всему прочему, из всего этого вырисовывается очень обнадёживающее "в-третьих"! Не менее важное! Не нашлись пока еще мои "подснежники"!
Стараясь не проявить на физиономии ликующей радости, я пожал плечами и решительно положил на стол фотографию Зубова.
— Ошиблась ваша "семёрка", товарищ подполковник! — твёрдым взглядом и со всей серьёзностью посмотрел я в его глаза, — Я настаиваю, что этого человека я прежде не видел! Категорически настаиваю!
— Хорошо, лейтенант! Допустим! А этого? — он положил передо мной точно такое же по формату фото, на котором был портрет старшего лейтенанта Григорьева, которого я успел перед его безвременной кончиной порасспросить.
Я снова, как и в первый раз, взял в руки карточку комитетчика-фармазона и внимательно вгляделся в него. И всё так же отложил его в сторону, отрицательно покачав головой.
— И этого не знаю! — поднял я глаза на подполковника, — Виктор Яковлевич, у меня на лица неплохая память и, если я их хотя бы раз увидел, то запомнил бы!