Совок 5
Шрифт:
Забрав из камеры "мамку"— маму, я поднялся к себе. В кабинете, как я и предполагал, никого уже не было. Разошлись мои блудливые свидетели. Более того, кабинет был закрыт. Не раздумывая, я вместе с ворчащей что-то себе под нос Болдыревой пошел в приёмную Данилина. Очень надеясь, что ключ от моего служебного помещения не находится у выехавшей на кражу Зуевой.
— На! — протянула мне вожделенную железяку на кольце хмурая Тонечка, — И на будущее имей в виду, я вам не завхоз и не ключница! — она покосилась на стоящую рядом со мной Раиску, вся фанаберия которой после двух с половиной часов, проведенных в камере, куда-то испарилась.
Завладев ключом, я строго посмотрел на неприветливую Антонину.
—
— Ты, Рая, уже один раз меня разозлила! — пока еще спокойным и даже ленивым тоном увещевал я Болдыреву, борясь с сонливостью и голодом, — Хочешь, чтобы я опять и еще больше тебя огорчил? — мерзавка замкнувшись молчала и я продолжил, — Раиса, ты же вроде женщина не глупая, зачем тебе лишних два года за колючкой? — я без приязни смотрел на злобный колобок с мелким перманентом на щекастой и неестественно круглой голове.
Смотрел и гасил в себе нарастающее раздражение на эту досадную помеху своему походу в столовую. Подаренный Аскером свёрток с едой, я в благородном, но в очень необдуманном порыве презентовал Зуевой. А теперь еще и столовая через полчаса закроется. Мне было по-настоящему грустно.
— Ты мне, начальник, баки не забивай! — вдруг совсем недобро оскалилась Болдырева, — Я, чтоб ты знал, два раза в командировки к "хозяину" уже съездила и ваши ментовские уговоры мне до одного места! Так что ты не старайся, молод ты еще, чтобы Раю на фу-фу взять! — она даже приготовилась плюнуть на пол, но я быстро поднёс к её носу кулак и наглая тётка одумалась, испуганно отшатнувшись. Видимо она своей сучьей сущностью почувствовала, что движение моей руки не было платоническим.
Время до закрытия столовой таяло, а поститься сегодня я не собирался. И без того судьба меня последнее время не баловала своей милостью. Молодой организм ни на какой компромисс с чувством долга не шел и настойчиво требовал жиров, белков, и углеводов.
— А теперь ты меня послушай, падлюка! — нависнув над вжавшейся спинкой стула в стену Болдыревой, я отпустил почти все свои чувства на волю, — Если ты сейчас не подпишешь мне протокол допроса, я попрошу, чтобы твоё дело мне отписали! И я обещаю тебе, паскуда, что сделаю всё, чтобы не только этих трех засранцев тебе в актив записать. Я всех, с кем твоя дочь за последний год в койку ложилась, найду и суду предъявлю! Ты же не полная дура и не сомневаешься, что она мне их назовет?! — сконцентрировал я на своем лице злобу.
— Тварь она неблагодарная! — с перекошенной физиономией взвизгнула Раиса, — Зря я тогда аборт не сделала, выкормила кобылу на свою голову!
— Ну это тебе виднее, — не стал я тратить время на споры относительно целесообразности прерывания беременности гражданкой Болдыревой восемнадцать лет тому назад, — А то, что Светлана тебя сдаст и поможет загрузить по самую маковку, в этом можешь не сомневаться! — я без сожаления посмотрел на расстроенную мадам Раю.
— Короче так! — потеряв терпение, начал отливать в граните я свои угрозы, — Продолжаешь упираться и тогда я соберу в кучу всех родителей п#здюков вашего двора и всех окрестных улиц! Всех, которые когда-либо отлюбили твою дочь! И поверь мне Рая дорогая, я сумею их крепко надрочить на коллективный поход в райком партии! И тогда, тварь, после этой родительской демонстрации, обвинение в суде против тебя будет поддерживать сам прокурор, а не его сопливая помощница! Так что срок получишь ты по самой
Гражданка Болдырева затравлено смотрела на меня снизу вверх и беззвучно шевелила губами. Много повидал я за обе жизни прожигающей глаза ненависти, но такой, с которой сейчас на меня смотрела Раиса Николаевна, вспомнить не смог.
— Ну? — видимо я тоже смотрел на эту бабу не очень добрыми глазами, потому что свои зенки она, не выдержав моего взгляда, отвела, — Идешь в сознанку? Минута у тебя на решение! — я демонстративно приподнял левое запястье с часами.
— Хрен с тобой, банкуй, начальник! — окончательно сдалась Рая и бесформенной квашнёй оплыла на стуле, будто из неё выдернули позвоночник.
В столовую я всё равно не успел.
Отступление. Чекисты.
— Ну? Что ты обо всём этом думаешь? — стоя перед своим аквариумом, не оборачиваясь, задал вопрос своему подчиненному подполковник.
— Я думаю, Юрий Олегович, — начал отвечать мнимому Виктору Яковлевичу майор, — Думаю, что с этим Корнеевым надо, как следует поработать! — произнес он, вроде бы сохраняя спокойствие, но при этом нехорошо щурясь. — Вы же знаете, интуиция редко меня подводит! И я убеждён, что за этим ментом грехи есть! Я смогу его разработать, вы не сомневайтесь! И реализовать тоже смогу! Для начала разрешите, я оформлю заявку на "ноги" и на полный комплекс оперативно технических мероприятий в отношении Корнеева? Включая негласные обыски жилья и прочих мест?
Отвернувшись от суетливо рыбёшек за стеклом, старший комитетчик задумчиво смотрел в окно. Он был согласен со своим младшим коллегой, потому что и сам изнутри чесался от жгучего желания прищемить хвост не по годам наглому менту. Крепко прищемить! Так, чтобы в столыпинском вагоне уехал этот милицейский лейтенант далеко и на самый север необъятной советской родины. Где климат уже сам по себе не особо располагает к крепкому здоровью и продолжительной жизни. Чего уж там, и за гораздо меньшие неудобства, которые вольно или невольно доставляли ему люди, подполковник Козицын, без колебаний ломал им жизни. А этот гадёныш зашел намного дальше.
Это еще очень удачно получилось, что Павел приходится ему двоюродным братом не по отцу, а по матери! И потому он Оськин, а не тоже Кзицын. Но это секрет полишинеля. Очень ненадежный секрет. И совсем еще не факт, что несчастный Паша сумеет сохранить молчание. Сидел бы он здесь, было бы намного проще. Но содержится он в Москве и дело расследуют тоже москвичи. А самое главное, к этим москвичам никак не подступиться. Потому что слишком уж жестко сверху контролируют это дело. Аж из самого ЦК КПСС контролируют! И месяца через два это дело уйдет в суд. Всё к этому идёт. Но даже еще до суда брат Паша может поплыть и сдать своего родственника. И по совместительству, своего старшего подельника. По столь ненавистному советской Родине преступлению, предусмотренного расстрельной девяносто третьей статьёй УК РСФСР. С маленькой, но такой страшной приставкой "прим" к этой самой девяносто третьей статье.
И тогда, если Павел расколется, судить всю преступную группу, включая и его, подполковника КГБ Козицына, будет не гражданский суд, а спецтрибунал. При таком раскладе подполковник никаких иллюзий не питал относительно приговора себе, да и большинству из причастных. Не будет им сроков. Никаких не будет. Ни больших, ни, тем более, малых. Без всякого сомнения, дадут им высшую меру. А потом, так же всем без исключения, будет отказ по слезливым апелляциям и просьбам о помиловании. И через не очень продолжительное время будет расстрельный коридор с пулей в затылок. Ему, подполковнику КГБ Козицыну Юрию Олеговичу, тоже. Ему-то как раз, в самую первую очередь.