Соврати меня
Шрифт:
– Погоди, это что? – удерживает Маша альбом за корешок. – Его здесь раньше не было.
И по глазам же вижу, что пытается выиграть время. Она решается. Собирается с духом. И даже меня потряхивает от того, какая тягучая тишина стоит в библиотеке. Всё слишком стремительно. Надо бы сбавить обороты, только как?
– Отец, оказывается, коллекционировал редкие монеты
Япона мать, ну почему не комиксы?! Попробуй вспомнить, что там семейный нотариус про них рассказывал. Так и не обнаружив в своей волшебно пустой сейчас башке ни единой путной мысли, просто кидаю унаследованное
– Маш, – подхватываю её подбородок пальцем и слегка надавливаю, заставляя смотреть себе в глаза. – Может достаточно хороводить? Сил уже никаких...
Она медлит. Я терпеливо жду.
– Ты о чём?
– Мне показалось, что ты пришла меня соблазнить.
Маша судорожно втягивает носом воздух. Ей трудно даётся переломный шаг. Сложно решиться.
– Обязательно нужно было говорить об этом так прямо?
– Я могу повторить отвернувшись, – очерчиваю пальцем контур сочных губ. Вру, конечно. Скорее мои глаза налезут на затылок, чем я заставлю себя оторвать от неё взгляд.
– Я пришла попросить, чтобы именно ты стал у меня первым, – сдавшись, признается она. – Не беспокойся, Дима ничего не узнает. Дружите себе дальше, меня это больше не касается. Просто ты пока единственный, кто вызывает во мне... такое... В общем, не хочу потом жалеть об упущенном опыте.
Удушающее, однако, признание. Так стремительно меня не остужал даже бассейн.
Глава 23. Хочу тебя иначе
– Опыт? И всё? – настойчиво оттесняю её ко второму креслу. – На большее я, значит, не гожусь?!
Ну же, скажи, что не так выразилась!
Хрен там.
– Не обижайся, Мир, но раз уж мы говорим прямо: ты несерьёзный, безответственный, импульсивный, нахальный, непредсказуемый...
Возмущённый рык застревает в горле, ибо доля правды в этом есть. Да чего там – львиная доля.
– Достаточно, – морщусь, словно мне в уши сыплют битое стекло. Сжимаю руки в кулаки, делая последнюю попытку разбудить здравый смысл, и, наконец, не выдерживаю. – Лады, паучонок. Опыт так опыт.
Я тебе, зараза, устрою опыт. Сама о большем попросишь.
Уже мягче надавливаю руками ей на плечи, усаживая в кресло. Развязываю пояс – бантик со своего в конец обнаглевшего подарка – и пару секунд не мигая рассматриваю едва прикрытое белым кружевом тело, старательно игнорируя восстание в шортах.
Её кожа – от силы на пару тонов темнее комплекта, парное молоко покрытое жемчужной плёнкой. И я бы не раздумывая сорвал эти лишние, совершенно неинтересные мне тряпки, если бы Маша не забыла срезать бирку. Волновалась, маленькая. Для меня старалась.
– Красивая, – встаю перед ней на колени, не узнавая свой голос. Пальцами невесомо веду по бледной шее, дурея от того как она смотрит. Заворожено, словно пойманный в клетку зверёк. Но я вижу, на дне расширенных зрачков медленно густеет томление и это зрелище выбивает из меня последние сомнения. Я выдержу. И докажу, что обладаю кучей скрытых качеств: верностью, выдержкой, искренностью. Но не всё сразу.
Подавшись вперёд, ласкаю дыханием ключицы,
– Безумно красивая, – шепчу в приоткрытые губы, отчего Маша делает резкий выдох.
Под моей рукой бешено колотится сердце, продирает осознанием насколько мы ещё далеко. Она – не осознающая происходящего, и я – понимающий, что пока ещё рано.
Неторопливым ласкающим движением тяну вниз лямки бюстгальтера, опускаясь поцелуями к левому плечу и дальше к впадинке между ключиц. Чем ниже, тем дольше и требовательнее впиваюсь в молочную кожу. До тёмной мути перед глазами, до первого сорванного со сладких губ стона.
Я чувствую её дрожь под своей ладонью, когда чуть сжимаю сосок между пальцами – та перемещается мне под кожу и обжигает вены.
Я захлёбываюсь исходящим от Маши запахом, когда добираюсь ртом до второй груди – слишком тонким, слишком невесомым, чтобы подобрать ему название: нега, страсть, вожделение? Да всё в месте и в тридесятой степени.
Кажется время стоит на месте, звенит паузой в шорохе стягиваемых трусиков, застывает в жадном созерцании каждого открывающегося мне участка её тела, а затем срывается вскачь как ретивая лошадь, вместе со скользящим прикосновением к моим плечам. Малышка хочет большего... Именно просит. Сама.
Ну нет, дорогая. Пока я "опыт", будет только по-моему.
Руками подхватываю стройные ноги и, раскинув их на подлокотниках кресла по бокам от себя, плавно подтягиваю Машу ближе. Реакция не заставляет себя ждать, она в смятении закусывает губу, отправляя меня одним этим стыдливым действием прямиком в чистилище.
– Знаешь, о чём я думал дни напролёт? – грею дыханием впалый живот. Со стоном наслаждения обвожу языком продолговатый пупок. Её мышцы доверчиво расслабляются, а ресницы опускаются, пряча лихорадящий предвкушением взгляд. Маша только тихо ахает, когда я медленно перебираюсь чуть ниже и продолжаю ласкать тёплыми выдохами гладкую кожу в самом сокровенном местечке её тела. – Я думал о тебе. О том, что буду чувствовать. И даже не подозревал, что ловить твои ощущения не менее вкусно.
– Мир, что ты делаешь?
Запоздалый вопрос больше звучит как жалобная просьба и мои мысли обрываются ровно там, где начинаются. Я чувствую губами её огонь, смакую всеми фибрами её вкус. Маша такая влажная, такая нежная, сочная, что мне бы на месте Адама было плевать на то запретное яблоко. Потому что это слаще запрета, это больше чем всё. Это – ощущение на грани эмпатии, когда каждый мускул реагирует на отзыв её тела, а кайф свободно гуляет от одного к другому.
Я чувствую себя как минимум художником, вырисовывая вокруг её клитора знак бесконечности, словно кисти используя то нижнюю – нежную – сторону языка, то более грубую – верхнюю. И гореть мне в аду, если это не самый отзывчивый холст на свете.