Соврати меня
Шрифт:
– Завались, и так тошно.
– Смотри, не падай в обморок, сгоняю за антисептиком.
По уже сложившейся традиции в качестве антисептика решено использовать вискарь. Дима к моему возвращению уже топчется в прихожей. Оценив его болезненную бледность, предлагаю показаться врачу, но на ладони друга действительно всего лишь безобидная царапина. Обеззаразив на улице рану, оставляю мастера на попечении вызванной внеурочно домработницы и устраиваемся в беседке. Пьём чисто символически. Дима задумчиво вспоминает наши проказы, которые я, занятый своими мыслями, впервые слушаю вполуха. Так проходит весь остаток дня. С закатом на скулы друга возвращается румянец и я со спокойной душой
Маша
Вечер зажигает на небе первые звёзды. Ещё слишком рано, чтобы начать готовиться ко сну, и слишком поздно для одиноких прогулок по городу. Провалив пару дежурных попыток дозвониться до мамы, я по третьему кругу заплетаю волосы в косу, не зная чем ещё занять беспокойные руки.
Мои мысли остались в библиотеке Арбатовых, с единственным мужчиной, который подобрался ко мне так близко, что сумел обойти даже врождённую стыдливость. Тело до сих пор дрожит отголосками пережитой эйфории, помнит каждое прикосновение, каждую ласку, каждый поцелуй, и всё равно томится уверенностью, что может быть лучше. Не знаю, возможно ли это в принципе, но низ живота настойчиво тянет чувством не наполненности. Фактически Мир сделал то, за чем я пришла. И мне понравилось до сладких судорог. Ещё бы избавиться от ощущения, что это был умелый фокус, а с настоящим волшебством меня как раз таки продинамили.
Вот как теперь выяснить? Второй раз я к нему точно не пойду. Не пойду же? Нет, точно не пойду... по крайней мере сегодня. Как подумаю, что придётся смотреть в его бесстыжие глаза становится почти также стыдно, как было хорошо пока он ими смотрел туда, куда по-хорошему ни одна приличная девушка смотреть не позволит. Выходит, я неприличная? Да какой там – распутная! А раз терять больше нечего, почему не вернуться, к примеру, за бельём?
Стоит решению сформироваться в голове, входную дверь сотрясает требовательным стуком. За пару секунд необходимых на то, чтобы сбежать на первый этаж, я успеваю примерить на обнаглевшего гостя с десяток гневных эпитетов, в списке которых "беззаботное чучело" по праву является самым безобидным. А всё потому что ничто – даже подробная экскурсия у меня меж ног!– не даёт Миру право стучать в мою дверь ногами.
Его нахальная физиономия подмигивающая в дверной глазок только подливает масла в огонь.
Щелчок замка, и самодовольное "Вот это я понимаю – оперативность", обдающее слабым запахом виски моё лицо, окончательно вышибают остатки дружелюбия. У меня даже слов нет! Сначала от ярости, а затем от удивления, когда замечаю, что руки сводного брата заняты целой горой баночек и картонных упаковок.
– Ты выглядишь возбуждённой. Как будто ждала гостей... – короткая усмешка и голодный мрак его глаз скользит по моему телу сжигая ситец платья в пепел. – Или сама собиралась в гости... Я прав?
Смутившись, пропускаю гостя в дом, избегая встречаться с ним взглядом. У меня щёки горят, наверное, кострами. Неловко до крайности. И ещё более неловко от того, что Мир с порога всё понял.
– Ну проходи, раз пришёл... сам.
– Я просто вспомнил, что ты упорхнула так и не дождавшись того главного, за чем, собственно, приходила, – ещё одна усмешка, на этот раз плотоядная и придающая сказанному порочный подтекст. – Вот и сгрёб всю соль, что дома нашёл. Где у тебя кухня?
Я суетливо веду его за собой по коридору, уверенная, что ещё одной волны крови прилившей к лицу моя голова точно не выдержит. Не могу смотреть ему в глаза. Будто заново всё переживаю. И стыдно. Мамочка, как стыдно! И в то же время сладко, и дыхание срывается, и хочется
На кухне хлопаю ладонью по выключателю, молча указываю на стол. По-прежнему не оборачиваясь, останавливаюсь напротив окна. За спиной слышится грохот сваленной на столешницу соли. Теперь у него руки свободные и Мир может ими... да что угодно! Он может всё. И я не собираюсь ему отказывать.
Вот Мир делает шаг. Останавливается. С еле слышным щелчком гасит свет...
Кухня погружается в золотистый полумрак от светящего в окно уличного фонаря. Отчаянно прикрыв глаза, считаю про себя до десяти, пытаясь успокоиться. В полутьме немного проще.
– Я хочу поцелуй за свою услугу.
Именно "хочу".
Не "прошу", не "хотел бы".
Жар между ног становится болезненным, столько обещания звучит в этом "хочу".
Я не чувствую тела, когда обернувшись, смиренно делаю шаг вперёд. Обхватываю двумя ладонями его лицо и... отрываюсь от пола, одновременно с сокрушительным напором его языка и губ. Чисто на рефлексах, успеваю вцепиться в голые плечи и обвить ногами бёдра в шелестящих шортах. Мир крепче прижимает меня к себе. Наш поцелуй стремительно перерастает в нечто большее, а в следующее мгновение я уже сижу на краю стола, ощущая как его руки проскальзывают под платье, сминают ягодицы, гуляют вдоль кромки нижнего белья. Я выгибаюсь, прижимаясь к нему так, словно стремясь оказаться под одной кожей. Почему он медлит? Я уже ни со стыдом, ни с головой не дружу. Неужели этого мало?! Отчаявшись, поддеваю пальцами резинку шорт в молчаливой просьбе стать со мной одним целым. Здесь, сейчас...
Хрипловатый смех дрожит в полумраке.
Дыхание Мира, слегка сбитое возбуждением и такое божественно тёплое ласкает кожу у виска
– Паучонок, ты меня удивляешь. Я вообще-то ожидал максимум поцелуя в щёчку, с учётом какую безделицу тебе услужил. Или ты всё-таки решилась вступить со мной в отношения не только интимные? – Мир несильно прикусывает мочку уха, разбавляя вкрадчивость своего голоса стуком зубов о серьгу. – В таком случае мы можем продолжить. Ты же хочешь большего?
Я проваливаюсь в чёрную бесконечную пропасть, когда его ладонь пробирается под влажную ткань моих трусиков, умело поглаживая и слегка надавливая на самые чувствительные точки. Внизу живота всё дрожит и пульсирует, а сердце так рвано колотится в рёбра, словно пытается выскочить наружу.
– Да, Мир. Да, я хочу большего.
– И ты согласна быть только моей, – большой палец погружается в меня на считанные миллиметры, срывая прерывистый стон с искусанных губ. – Учти, назад пути не будет. Больше никаких других мужчин до конца жизни. Ни Димы, ни кого-либо другого. Я согласен оказаться в тебе только по большой любви.
– Ты требуешь невозможного – нечеловеческим усилием воли заставляю себя отстраниться. – И дело не в Диме или в ком-то другом. Дело в тебе. Мы знакомы меньше месяца, и исключительно благодаря тебе это время стало самым кошмарным отрезком моей жизни.
– Ты привыкнешь к моим причудам, – тяжело выдыхает он, возвращая руки мне на талию. – Увидишь.
– К чему привыкну? Гнать по трассе со скоростью света, считая каждый момент как последний? К поджогам, к оскорблениям моей матери, к разбитым носам и раскуроченным машинам – к чему я должна привыкнуть? Ты требуешь невозможного, – повторяю твёрже.
– Невозможное возможно. Я докажу. Я даже попытаюсь принять... твою мать...
– Да из твоего рта это уже звучит как ругательство!
– Не спорю, – он нервно отстраняется, и пару минут сканирует мой профиль, опершись бедром о стол. – Хорошо. Давай уедем на неделю туда, где я смогу проявить себя иначе, а тебе не придётся бегать от Димы.