Современная французская новелла

Саган Франсуаза

Он не мог ничего возразить, ибо это была правда. Но как же ненавидел он своего незнакомого доброжелателя, как презирал! По какому праву этот субъект позволяет себе вмешиваться?

Он хорошо знал эту породу людей, которые вечно следят за выражением вашего лица, подстерегают каждую вашу мысль и, раз поймав нить, уже не выпускают ее из рук; при этом им доставляет особое наслаждение терзать вас сочувственной улыбкой: мол, кто-кто, а уж они-то вас понимают. Как бы не так! Этот тип ровным счетом ничего не понял, и тем хуже для него. Ему и невдомек, какая им грозит опасность — ему самому и всем, кто сидит и стоит рядом с ним в вагоне, всем пассажирам поезда — этого и других, которые курсируют и будут

курсировать на этом участке до тех пор, пока все не полетит в тартарары. Короче говоря, жизнь тысяч людей висела на волоске. Разве этого недостаточно, чтобы человек побледнел?

Разумеется, он не стал пускаться в объяснения с соседом. Он просто встал и пересел на другое место, предоставив тому сколько угодно иронизировать по поводу человеческой неблагодарности. Кровь снова прилила к его щекам только тогда, когда поезд миновал опасное место.

На следующий день он решил было не ехать в метро. Слишком велик риск. Катастрофа могла произойти в любой момент, должна была произойти, она была неотвратима. Тоннель, конечно, держался много лет и мог держаться еще какое-то время, но своды уже пришли в ветхость. В один прекрасный день они не выдержат. Даже постройки древних римлян в конце концов ветшали, рушились и рассыпались в пыль. А между прочим, в те времена люди не позволяли себе такой неосмотрительности, как сегодня!

Однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что, если не терять голову, можно как-нибудь спастись. В конце концов собственная гибель его не пугала. Равно как и гибель всех остальных. Главное — это сохранить хладнокровие в момент опасности.

По пути на службу он на всякий случай купил надежный молоток и сунул его в портфель, под бумаги. Молотком можно будет разбить стекло в вагоне и, если понадобится, уложить тех, кто станет ему мешать. Лучше спастись одному, чем погибнуть вместе со стадом.

В этот день несмотря на то, что в вагоне были свободные места, он решил не садиться и всю дорогу стоял возле дверей, готовый в любую минуту выпрыгнуть. Впервые он обратил внимание на пассажиров: одни — счастливые, молодые, беззаботные, другие — серьезные, старые, безучастные, третьи — рассеянные, погруженные в собственные мысли. Он с изумлением обнаружил, что, кроме него, ни один человек в вагоне не дрожит от страха, не прислушивается к стуку колес в тоннеле и никого из них не беспокоит, что с минуты на минуту они будут погребены заживо. Все они пребывали в неведении, в состоянии бездумной, безрассудной уверенности, что им ничего не грозит. Ни у кого и мысли не возникало, что им уготована участь кротов или крыс, застигнутых наводнением в норе. Эти люди вызывали у него чувство брезгливости, и он вдруг начал желать того, чего поначалу так опасался.

В тот день ничего не случилось. Назавтра тоже. Тоннель держался вопреки всему. И казалось, будет держаться вечно. Но внешность обманчива. Всех она вводила в заблуждение — всех, но не его. Уж он то не будет застигнут врасплох в день крушения.

Отсрочка была ему на руку. Она давала ему возможность как следует подготовиться. Он разыскал старую документацию, добыл проектные чертежи, изучил вдоль и поперек все схемы. Он точно обозначил на плане опасный участок, вычислил, до какого уровня может подняться вода, отметил расположение всех проходов и вентиляционных каналов. Он мог теперь рассчитать наперед каждый свой шаг в зависимости от того, в какой точке остановится состав.

Только один пункт вызывал у него сомнение: где следовало находиться ему самому, в голове поезда или в хвосте? Тут требовалось знать заранее и абсолютно точно, во-первых, направление движения, а во-вторых, местоположение поезда в тот момент, когда своды рухнут. Увы, этими данными он не располагал. Поэтому он принял компромиссное решение ездить всегда в середине —

в вагоне первого класса. В этом вагоне в часы пик не было давки, и, значит, в нужную минуту он будет свободен в своих движениях. Здесь он даже позволял себе сесть, если находилось свободное местечко у окна. Расстегнутый портфель лежал у него на коленях, молоток был под рукой, так что он чувствовал себя в полной готовности.

Каждое утро, отправляясь на службу, он надеялся наконец помериться силами со стихией, уверенный, что выйдет из этой схватки невредимым. Катастрофа снилась ему по ночам, ни о чем другом он не мог думать. Все время, что он проводил в конторе, он ждал, когда пора будет возвращаться домой, ехать в метро, и мечтал, чтобы обвал произошел именно в тот момент, когда он будет проезжать тоннель. И хотя каждый день приносил ему разочарование, он не терял надежды.

Потом ему стало страшно, что это может случиться без него — до или после того, как он проедет. Чтобы увеличить свои шансы, он решил, несмотря на дальность расстояния, в перерыв ездить домой обедать. Но оказалось, что поесть он не успевает. Едва добравшись до своей улицы, он вынужден был поворачивать обратно, жуя на ходу булку. Потом он просто перестал подниматься на поверхность. Минован опасный участок, он выходил на первой же станции, переходил на другую платформу и ехал назад. Так прошел год, и ничего не случилось. Но он не падал духом: время работало на него.

Однажды он имел неосторожность заговорить на эту тему с одним из своих сослуживцев. О, просто так, не всерьез, словно и не верит в это вовсе. Сказал, будто сон ему такой приснился. Тот расхохотался ему в лицо и посоветовал полечиться. Идиот! Растрезвонил об их разговоре по всему отделу, и насмешкам не было конца. Он был уязвлен.

Тем не менее его уверенность не поколебалась, даже наоборот. Но, поскольку только он один предвидел катастрофу, он почувствовал на себе некоторую ответственность. Чтобы переложить ее на другие плечи, он написал в управление метрополитена. Все ли меры предосторожности приняты? Ведется ли надзор за состоянием тоннеля? Выдерживают ли своды испытание на прочность? Разработан ли план спасательных мероприятий на случай катастрофы?

Ответа он не получил. Ни строчки. Он ощутил почти облегчение. Ему не в чем было себя упрекнуть. Свой долг он выполнил, но никто не пожелал прислушаться к его предупреждениям. Отныне он снова мог спокойно ездить в метро по четыре раза в день, уверенный, что уже никто не предотвратит развязки, которой он так жаждал.

На следующий год он решил не уезжать в отпуск. Разве можно было допустить, чтобы это произошло в его отсутствие? Все выходные он проводил под землей, ездил без конца туда и обратно, искушая судьбу по двадцать раз на дню. Или сидел на станции, которая, по его расчетам, была обречена на разрушение. Он смотрел, как поезда один за другим исчезают в роковом тоннеле. Наблюдал за будущими жертвами, за этими безмятежными людьми, которые, сами того не подозревая, устремлялись навстречу собственной гибели.

Иногда, поскольку он не был человеком бессердечным, ему становилось жаль детей. В такие минуты он взывал к матерям, кричал, чтобы они одумались и не подвергали опасности невинных малюток. Но в ответ получал одни насмешки, и эти же самые дети строили ему рожи или показывали язык. Он умолкал и уже не пытался их остановить.

Как он их презирал, этих блаженненьких, этих слепых людишек, этих женщин вместе с их детьми, а заодно и служащих метро, которые подталкивали их к вагонам, обрекая на бессмысленную смерть в закупоренном железном ящике! Как он их ненавидел! И он напрягал волю, желая изо всех сил, чтобы именно этот поезд не дошел до следующей станции… Но и этот благополучно достигал цели. Что ж, значит, в другой раз.