Современная французская новелла

Саган Франсуаза

Называлась она «Рассказы о моей деревне», и написал ее некто Жан Шампион. Она припомнила, что однажды мсье Дюбуа давал ей роман этого писателя, и он пришелся ей по душе. Луизе захотелось прочесть и эту книжку, и она сунула ее в карман передника. Потом она ее вернет.

Закрыв дом, Луиза обошла сад и заглянула в теплицу, куда составили герань и где пока что отдыхали луковицы тюльпанов. Здесь тоже все сложили аккуратно: садовый инвентарь, горшки, летнюю мебель, убранную из сада. Можно было идти и не беспокоиться.

Она еще немного задержалась у краснеющих деревьев. Стоял октябрь, самое начало, и, хотя уже наступала осень, в этот погожий, еще теплый

день хотелось погулять. Щеглы копошились в сухой траве, белка вмиг взлетела на липу. Уходя из сада, Луиза улыбалась. Она закрыла калитку и повернула ключ в замке.

Стоит только перейти дорогу, и она дома, где ее ждет работа: собрать артишоки, выкопать позднюю картошку, перегладить белье… Но было так хорошо, что она разомлела, села на согретую прощальными лучами солнца скамейку, достала из кармана книгу и начала читать первый рассказ, который назывался «ЛУЧИК»:

Деревенские ребята другого ее имени и не знали. Свое прозвище Лучик она, конечно, получила, еще когда ходила в школу, и так оно к ней и пристало. Произносили его не без лукавства, потому что теперь это была большая нескладная косоглазая женщина. Глаза ее (как это обычно бывает у скупых людей) не сходились на носу, а, наоборот, словно охватывали открытым взглядом большое пространство. Глядя на вас, она слегка склоняла голову к плечу, чтобы вы забыли про левый глаз, который к тому же смотрел чуть выше правого. И, как бы извиняясь за эту странность, она почти всегда улыбалась.

Как только ее брат Рене женился — было это лет пятнадцать тому назад, — она оставила свою ферму: отчий дом, в котором родилась и выросла, поля, где пахала и сеяла, луга, где пасла скот.

— Когда в доме две женщины — одна лишняя, — сказала она. — И потом, теперь не те времена. Столько рук и не нужно. За меня будут машины трудиться.

Дело в том, что уже давным-давно она справлялась с любой мужской работой. Это началось во время войны, когда брат был в плену. Отец, еще в прошлую войну отравленный газом, был слаб здоровьем. Вот тогда-то, в восемнадцать лет, ей и пришлось научиться пахать. Она умело прокладывала борозду, окриком направляя лошадей. И в жатву, и в молотьбу целые дни напролет перекидывала она снопы и даже могла взвалить на плечи пятипудовый мешок зерна. Мужчины, правда, не позволяли ей этого делать, стараясь сохранить все-таки дистанцию между собой и этой девушкой, пожалуй слишком сильной, не боявшейся любой работы.

С той поры ровесники видели в ней скорее товарища, чем женщину. Они не церемонились, подшучивая над ней, да и она в долгу не оставалась: за словом в карман не лезла и никогда не краснела. Кое-кто из парней в шутку не раз пытался опрокинуть ее в амбаре или в риге, однако открыто не ухаживал за ней никто и никогда. И вовсе не ее неуловимый взгляд был тому причиной — скорей они боялись связаться с девушкой, женившись на которой непременно окажешься под каблуком.

Опасались ее неспроста, потому что в свои двадцать лет именно она устанавливала порядки в родительском доме и вела хозяйство. Себя она не щадила, своего труда не жалела, и ее поля во время оккупации считались одними из лучших в округе.

Кроме того, она показала, что у нее есть голова на плечах, когда сумела извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Благодаря черному рынку она увеличила небольшое состояние родителей, а прикупив несколько гектаров у обедневших соседей, расширила приусадебные земли. К стаду прибавилось три коровы, старую тележку заменили новой и откормили еще несколько свиней.

После победы, когда брат вернулся

из Германии, ей было трудно смириться с тем, что бразды правления надо передать ему, и первые месяцы распоряжалась все еще она. Потом, когда настало время снимать урожай, им пришлось действовать сообща. Многие годы они все решали вместе. Рене ничего не осмеливался предпринимать, не посоветовавшись с сестрой, и, если ему не удавалось переубедить ее, от своих планов отказывался. Именно она, первая в округе, решила купить трактор. Дело пошло быстрее, и им даже случалось предлагать свои услуги соседям. Они смогли поднакопить денег и купили американский комбайн. Это дало возможность взять в аренду еще несколько участков земли.

Столь выгодное содружество брата и сестры могло длиться очень долго. Старики родители, почти беспомощные, еще могли выращивать кроликов и ходить за коровами, так что в тягость детям не были. А поскольку ни один из них — ни брат, ни сестра — денег попусту, ясное дело, не тратил, их холостяцкое хозяйство было как нельзя более прибыльным. Они считались самыми зажиточными в деревне. Их не любили, но уважали, и, если дети смеялись над косоглазием Лучика, родители награждали ребят подзатыльниками.

Первое решение, которое принял Рене, не посоветовавшись с сестрой, — было решение жениться. Ему стукнуло уже тридцать пять, ей тридцать. Элиза, невеста, была моложе, и Лучик не сомневалась, что она не работница в доме — слишком хорошо она сложена и ухожена. Тогда-то она и решилась уйти, потребовав расчета, будто прислуга. Отец умер предыдущей зимой, мать тоже была на краю могилы. Настало время делиться. Спорили долго и утомительно, как при разводе. О том, чтобы делить усадьбу, речь не шла. Да собственно, Лучик своей доли целиком и не требовала — только чтобы было с чего начать. Решение, устроившее всех, и на этот раз нашла она.

— Придется продать скот: восемнадцать коров и телят. Я ведь не намного больше сейчас и прошу. Машин тебе хватит, чтобы обрабатывать еще и пастбища, да и Элиза твоя рук не замарает: не надо будет доить коров и убирать за ними. Остальное можешь одолжить — в «Сельском кредите», проценты пустяковые.

Несмотря на то что казалось, будто глядит она куда-то в сторону, видела она ясно и далеко, угадывая грядущие перемены в сельском хозяйстве. Она убедила брата, что обрабатывать землю куда выгоднее, чем выращивать скот: подсолнечник и рапс начинали приносить хороший доход. Убедить невестку, что так она будет свободнее, а дом чище, было и вовсе не трудно. В конце концов Рене продал скот и распахал луга. Деньги, что она просила, брат ей дал, а в остальном сделали перерасчет, определив, сколько центнеров зерна ей причиталось каждый год взамен оставленных земель. Довольная, она ушла без всяких сожалений.

На другом конце поселка, у реки, немного в стороне, она купила маленький домик с садом, покатым лужком и колодцем. Когда-то давно здесь жил садовник с большой заброшенной виллы, окруженной парком. Старые деревья этого парка, возвышавшиеся по ту сторону дороги, вечером роняли тень на ее садик.

Вот уже полтора десятка лет жила она в полном одиночестве, но не скучала. Обнесла оградой лужок, построила дощатые курятники и выращивала цыплят. С обычной своей решимостью она приступила к делу и весьма преуспела. Своих питомцев она продавала сотнями торговцу, приезжавшему каждую первую пятницу месяца. Другой торговец привозил ей также раз в месяц едва вылупившихся птенцов и синтетический корм для домашней птицы. Эти двое да еще почтальон — больше никто у нее и не бывал.