Современная индийская новелла
Шрифт:
Ее лицо отражалось в одном из зеркал, висевших в лавке напротив храма. Она взглянула на свое отражение. «А я неплохо выгляжу. Ведь если бы я только захотела, то могла бы зарабатывать по десять и по двадцать рупий. Двадцать рупий — целых две десятки! Бог мой! Я могла бы накормить досыта своего сына, купить ему костюмчик. И себе новое сари. А когда мальчик подрастет, можно будет послать его в школу. Почему бы нет?»
Она взяла сына на руки и крепко поцеловала. Затем поднялась и отправилась к лавке, где торговали шафраном.
Понамма попросила у лавочника
Мина лежала в своей комнате, уставившись в потолок. Мысли, одна печальнее другой, проносились в ее голове. Ну сколько еще она сможет торговать своим больным телом? Не миновать ей, видно, голодной смерти.
Целомудрие Понаммы, ее убежденность казались Мине непостижимыми. «Если и есть на свете добродетельная женщина, то это, наверное, Понамма».
Сможет ли она, Мина, быть такой же чистой и праведной, как Понамма? Сможет ли она жить честно, как живет Понамма? Рыдания душили ее. Скоро придут эти двое. Что она скажет им? Двое мужчин! Сегодня она вряд ли нужна даже одному. «Тьфу! Что за жизнь!»
Мина вдруг вскочила, оглядела комнату. В доме у нее не было ничего ценного. Набросила на голову конец сари, вышла из дому и направилась к воротам храма.
Войдя в дом и не найдя Мины, Понамма очень удивилась. Решив, что она скоро вернется, Понамма уложила ребенка спать на кухне, затем надела сари, от которого совсем недавно отказалась, причесалась и напудрилась. Она подумала, что Мине будет приятно увидеть ее одетой и причесанной. Понамма вышла и уселась перед домом на своей плите.
Было уже восемь часов, а Мина все не появлялась. Понамма и не заметила, как двое мужчин остановились около нее. Дрожа всем телом, она вскочила.
— А Мины нет? — спросил тот, что приходил накануне, и улыбнулся.
— Она вышла… скоро вернется, — сказала перепуганная насмерть Понамма.
— Мина тебе говорила, что мы придем? — снова завел разговор вчерашний посетитель, входя в дом вместе со своим другом, щеголеватым молодым человеком.
— Да, говорила… — еле слышно пролепетала Понамма.
Изящная фигура молодой женщины, еще не успевшее увянуть лицо произвели на них приятное впечатление.
— Я заплачу ей двадцать вместо пятнадцати, — прошептал молодой человек своему приятелю. Тот кивнул и вышел, притворив за собой дверь.
Неожиданно с улицы донеслась песня:
Во славу Рамы
пожалейте святого и грешника…
«Какой знакомый голос! — Понамма словно окаменела. — Да это же Мина заняла ее место у входа в храм!..»
— В чем дело? — недовольно спросил раздраженный ее поведением мужчина. — Ты можешь получить деньги вперед… вот… — И он сунул ей в руку две десятки.
— Во славу Рамы пожалейте святого и грешника… —
Перевод В. Макаренко
МАЛЬЯЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Вайком Мухаммад Башир
Стены
Сейчас я расскажу вам одну прелюбопытную историю. Случилась она давно, и теперь мне кажется, что все это произошло в каком-то другом времени…
Высокие стены, опоясывавшие Центральную тюрьму, тянулись ввысь, к небу. За ними находились заключенные. В ночной тишине не слышалось ни звука. Одних должны были повесить на рассвете, других — отпустить на свободу. Но вокруг, казалось, царила атмосфера мира и спокойствия.
Ко мне подошел охранник. Я уже облачился в тюремную робу. Белая шапочка с черными завязками, белая рубашка, белое дхоти, тонкий коврик, на котором мне предстояло теперь спать, одеяло, тарелка, металлическая кружка — вот, кажется, и все. Тюремная жизнь для меня не в диковинку. На моей робе и прежде бывали всякие номера. На этот раз я стал номером девять! Номер девять теперь знак моей личности.
— Ты не мог бы идти немного побыстрее? — прорычал охранник.
— А куда вы торопитесь? — Охранник молчал. — Если вы так спешите втолкнуть меня в темную дыру, значит, у вас есть какое-нибудь неотложное дело? — Я не мог отказать себе в удовольствии пошутить.
Больше года меня держали в предварилке, в полицейском участке, и, казалось, забыли о суде. Один полицейский инспектор посоветовал мне объявить голодовку и таким образом напомнить о себе. И вот наконец суд вынес приговор. В предварилке мне жилось хорошо. Многие из полицейских стали моими друзьями. Я был у них чем-то вроде главного констебля. Там-то я и написал многие свои рассказы о полицейских. Карандашами и бумагой меня снабжал инспектор. Двое из этих приятных людей сопровождали меня в Центральную тюрьму. Они подарили мне на прощанье две пачки биди[80], лезвие и коробок спичек.
— В тюрьме не положено, — сказал охранник, и все это в один миг исчезло в складках его огромного тюрбана. Лезвие мне было просто необходимо, чтобы разрезать спичку на несколько частей. Охранник, конечно, продаст эти вещи и купит что-нибудь своим детям или внукам.
— Господин охранник! А сколько у вас детей? — своим вопросом я, казалось, вывел его из задумчивости.
— Шестеро! Пять девочек и один мальчик.
Пять девочек! Так вот почему он такой угрюмый.
— Смею надеяться, ваши детишки и супруга пребывают в добром здравии, — вежливо заметил я.