Современная испанская новелла
Шрифт:
Кико очень любил братьев, хотя никак не проявлял своих чувств. Вообще братья не очень-то нежничали друг с другом. Чаще всего они ссорились, спорили или же дрались так, что приходилось вмешиваться отцу. Но если кому-нибудь из них угрожала опасность или назревала драка с чужим, сразу же обнаруживалась глубокая любовь, которая их связывала. Тогда они готовы были биться друг за друга насмерть.
В этой связи мне вспоминается один примечательный случай. Произошло это намного позже, когда я с родителями переехал в соседний городок, где у моего отца было торговое дело.
Как-то раз к нам домой прибежал Кико, запыхавшийся, весь в пыли, взмокший от пота. Средний брат находился
Кико, как у них было заведено, прежде всего явился к нам. Прибежал, как я уже сказал, весь взмокший от пота. Моя мать была чем-то занята, и к невесте отвел его я. Именно в этот день она получила от своего жениха письмо и фотокарточку, где он был снят в солдатской форме. Кико взял фотокарточку в руки, и я с удивлением увидел, как лицо его от волнения исказила безобразная гримаса, на глаза навернулись слезы и крупными горошинами покатились по щекам. Я видел прежде своего кузена разгневанным, разъяренным, взбешенным, но плачущим — никогда.
Выслушав содержание письма — пока я читал, он не сводил с меня внимательных глаз, — Кико попросил разрешения взять с собой письмо и фотокарточку, пообещав их вернуть, и собрался уходить. Мы просили его остаться с нами пообедать, уговаривали, а моя мать даже немного рассердилась на него. Но все было тщетно: Кико торопился как можно скорее порадовать своих, показать письмо и фото. Он аккуратно, словно сокровище, спрятал их на груди под рубаху, застегнул ее и, не обращая внимания на наши уговоры, пошел вниз по улице, к дороге, ведущей на побережье.
Когда надо было послать кого-нибудь в город с поручением, посылали Кико. Ему это нравилось, невероятная физическая выносливость ни разу его не подвела. Хромота не мешала ему проделывать двадцать километров, отделявших наш городок от фермы, и, не передохнув, пускаться в обратный путь. Часто он возвращался, опоздав к обеду или ужину. Но его это мало заботило. Он брал остывшую еду и пожирал ее, точно голодный зверь: так он ел обычно.
Случалось, его посылали за лекарством или же с каким-нибудь срочным поручением среди ночи. И это его тоже мало заботило. Кико не знал страха. Больше того, казалось даже, он рад подобным поручениям. Должно быть, понимал, что делает доброе дело, приносит пользу своим. В такие минуты он, без сомнения, чувствовал себя человеком. Кико отправлялся в путь едва не бегом, не обращая внимания ни на поздний час, ни аа плохую погоду. Хоть в ночь, хоть в бурю. И чем хуже была погода, тем больше, казалось, он радовался.
Как-то раз, когда маленькой Тониете, его младшей сестренке, которая заболела, стало хуже, Кико послали в город За лекарством — поздно ночью и в страшную непогоду. Дождь вместе с порывами ураганного ветра обрушивался на деревья, бушевало море. Кико, как обычно, аккуратно сунул рецепт за пазуху и, закутавшись в непромокаемый старый плащ, вышел из дому. Мы видели его на дороге при вспышках молнии, огромного, бегущего вприпрыжку, но скоро он пропал в кромешной тьме.
Вернулся Кико в плачевном состоянии. Буря все еще бушевала, и слышно было, как шумят деревья. Он тяжело дышал, промок до нитки, несмотря на плащ, и был в грязи с головы до ног, так
Работать же Кико не любил. Работа утомляла его: он выполнял ее нехотя, без всякого удовольствия, и отец не раз наказывал его за это.
Еще одно воспоминание о моем кузене, до сих пор вызывающее у меня угрызения совести, связано с праздником святого Антония. Гвоздем этого праздника в нашем городе, помимо вечерних развлечений, были состязания мужчин на лошадях, мулах и ослах, а также в беге обычном и с мешком на ногах. Состязания устраивали в перерыве между танцами и другими увеселениями, чтобы позабавить народ.
Вечером накануне праздника дядя и тетя вместе с моими двоюродными братьями пришли в город, и мы все собрались на ужин в доме бабушки, стоявшем на берегу моря.
В том году, желая на славу повеселить зрителей, городские власти решили устроить соревнования по бегу среди хромых. Победителю была обещана большая денежная премия, не считая заслуженного приза: петуха, подвешенного у финиша. Это была одна из тех варварских шуток, которые приходят в голову городским властям накануне праздников и которые должны потешать их самих и публику. Вторая шутка разыгрывалась обычно на празднике Сантьяго: на улицу «Друг выпускали разъяренного быка, будто бы сбежавшего. Происходило это в самый разгар веселья, когда люди и не помышляли об опасности. Алькальд, как глава города, зачастую был инициатором подобных забав, почти всегда кончавшихся несчастьем. А поздно вечером все развлекались, рассказывая друг другу о пережитых страхах и о поднявшихся в городе панике и смятении.
Итак, на этот раз, помимо прочих остроумных забав, городские власти решили устроить состязания хромых.
Мы все пришли в восторг, нисколько не сомневаясь, что мой кузен одержит победу и получит приз. Мы заранее предвкушали, как будем лакомиться петухом и праздновать победу Кико. Я не видел в этом ничего плохого и простодушно восторгался будущим триумфом кузена, в котором не сомневался ни на секунду. Я забыл о его хромоте и о том, что он бежит, нелепо подпрыгивая, и что смотреть на него без смеха невозможно. Победа его мне представлялась такой же, как победа любого спортсмена, первым прибежавшего к финишу под приветственные крики и бурные аплодисменты, среди которых на этот раз раздадутся и мои восторженные возгласы: «Слава победителю!» А потом я пойду рядом с Кико, держась за его рубаху или штанину, чтобы все видели и знали, что тот, кто завоевал приз, мой кузен.
Но недолго длилась наша радость. Надежда увидеть Кико победителем, а потом съесть петуха быстро рухнула, потому что у него в отличие от нас оказалось самолюбие и чувство собственного достоинства. Он не пожелал принять участие в состязаниях. Ни уговоры родителей, ни ругань братьев, ни угрозы теток, которые почему-то проявляли особый интерес — думаю, их прельщала возможность полакомиться петухом, — не могли заставить его согласиться. К своему стыду, должен признаться, я тоже умолял его и, кажется, даже плакал, уткнувшись ему в колени. Но Кико с раздражением оттолкнул меня. Тогда мне казалось странным, что дядя настаивает меньше всех. Ему как будто тоже не нравилась эта затея. Теперь, зная его характер, я понимаю, что так оно и было.