Современная канадская повесть
Шрифт:
— Ах, кто бы мог подумать! Да разве это христианский брак? Где же это видано, чтобы ребенок рождался через месяц после свадьбы? Вы такое видели?
— Я? Никогда!
— Какой скандал! В наше время для молодежи не осталось ничего святого!
— Вы тысячу раз правы, мадам Каквастам!
В бедняцких кварталах мужчины по вечерам вытаскивали стулья на тротуар: женщинам надо было купать детей. Все потели и задыхались под душным августовским солнцем, но наперекор всему продолжали с упоением сплетничать.
— Надо вам сказать, мадам Пуар, мне не нравится, что ваша Югетта якшается с этим паршивцем Жаку, он только и знает, что стрелять из рогатки, а она
— Знаете, мадам Аршанж, я не сторонница раздельного воспитания, молодость пролетает незаметно, вспомните о моей Юлии — у нее от легких одни ошметки остались…
Однажды я увидела, что мимо нашего дома идет мадемуазель Леонар. Мать остановила ее и что-то прошептала на ухо. Наверное, жаловалась, что «это чудовище не желает выходить вместе со всеми на улицу». Мадемуазель Леонар слушала ее с сочувствующим видом, и мне это не понравилось.
— Загляните к ней, — попросила мать, — может, она хоть с вами поговорит.
Услышав шаги Жермены, поднимавшейся по лестнице, я почувствовала, что у меня не хватит духу с ней говорить. Спрятавшись за креслом, я смотрела, как она бродит впотьмах по комнате и зовет меня:
— Полина, где вы?
Но я не отзывалась.
— Ну ладно, не хотите меня видеть — можете прятаться. Я вам только хотела сказать, что… — Она помолчала и устало проговорила: — У меня, как и у всех, бывают мелкие неприятности: в сентябре не удалось найти места ни в одной школе. Придется, видно, снова работать в больнице. Ну, до свиданья, быть может, мы еще увидимся.
Я слушала, как она спускается по лестнице. Как много я утратила, потеряв Эмиля! Дом казался мне теперь совсем пустым, а тишина — угрожающей.
— Шествие пожарников! Шествие пожарников! Спускайся же, Полина!
Сначала вдали показались пять огромных красных марионеток; под звуки невидимых фанфар они поочередно вскидывали то правую, то левую ногу. Вслед за ними шагал начальник пожарной команды, про которого говорили, что «он прочел слишком много книг и обладает чересчур широкими взглядами». Он исторгал из барабана траурную дробь, потому что, как мне объяснила Югетта, «семеро из его команды недавно погибли в горящем отеле».
— Зато похороны — просто шикарные, жаль, что Юлия их не видит.
Затем на перекрестке появились и остальные пожарники — двадцать, тридцать, сорок человек, — они маршировали перед Дворцом Правосудия, пронося мимо нас, словно в бредовом сне, гробы семерых героев, упавших с объятой пламенем крыши.
— Смерть, достойная настоящего мужчины, — с восхищением сказал мой отец. — Эти семеро все-таки успели спасти одну женщину; она, правда, через несколько часов скончалась от ожогов.
Они шли мимо нас бесконечной чередой, несокрушимые и гордые; их выпученные от жары глаза блестели под касками.
— Хоть бы скорее гроза, прямо подохнуть можно.
Дождевая капля шлепнулась мне на лоб. Главное — не отчаиваться.
Начальник вскарабкался на трибуну и начал речь:
— Мы гордимся тем, что в нашем городе все пожарники — настоящие герои, они бесстрашно сражаются с пламенем повсюду, где оно палит и сжигает, истребляет и убивает, они работают в этом аду, в этом паршивом квартале, где одна-единственная спичка может обратить в пепел все наши дома, сжечь людей, сжечь отели, спалить все, кроме Дворца Правосудия, ибо Дворец Правосудия не горит. Пользуюсь случаем, чтобы еще раз заверить всех собравшихся, что Ассоциация пожарников выступает за счастливое детство, против пожаров и смертной казни. Так давайте же в этот скорбный день споем все вместе гимн пожарников
— Как жалко, что Юлия не поднимается с постели, — прошептала мне на ухо Югетта, — она так любит всякие речи, похороны и прочее, а уж пожарники просто восхищают ее до слез… Надо ее навестить… Пойдем, Жаку…
Лежа на диване в кухне, Юлия отвернулась к стене, словно не желая нас видеть. Она почти беззвучно кашляла в носовой платок, потемневший от крови.
— Я не могу встать, сил нет… Такая слабость…
— Да когда же ты еще сможешь увидеть таких роскошных пожарников, это настоящие короли, а кругом — красные пожарные машины, и музыка гремит, и повсюду гробы на улице, это так прекрасно, что прямо дрожь берет… Идем, Юлия, мы с Полиной будем вести тебя под руки, а Жаку — подталкивать сзади…
— Ну ладно, я пойду, но только для того, чтобы вам удовольствие доставить, я так слаба сегодня…
Нет, никогда Юлия Пуар не видела столь чарующего зрелища, разве что читала о таком в своих любовных романчиках. Чтобы не упасть, она вцепилась в мое плечо потной рукой. Ее дыхание обдавало мне щеку. «Огонь, злодей коварный, тебя мы укротим», — пел начальник пожарной команды. Юлия не спускала с него глаз, горящих лихорадочным ожиданием.
Шел редкий дождь, и, тесно прижавшись друг к другу, мы следили за тем, как исчезают вдали последние силуэты шествия. Внезапно нас обдал порыв восхитительной свежести, и я подумала, что довольно мне играть с матерью в молчанку. Я знала, что с наступлением ночи ко мне вновь вернется тоска, от которой я вроде бы избавилась сейчас. Быть может, эта тоска будет даже расти вместе со мной как память обо всех обидах, которые я причинила тем, кого любила. Если мне будет суждено родиться для иной жизни, я, быть может, смогу испытать хоть капельку сострадания, глядя на девочку вроде меня, смогу рассказать ей свою историю, но теперь, родившись на страницах мною самой написанной книги, я хотела только одного — поскорее выбраться из нее. Больше всего меня огорчала мысль о том, каким долгим и трудным делом оказалась для меня жизнь, описание которой в книге заняло всего несколько десятков страниц; но без них, наверное, я ни для кого и не существовала бы.
Бетти Уилсон
«Андре Том Макгрегор»
I
Осторожно открыв дверь хибары Альберта Роуза, Андре Том Макгрегор шагнул во двор. Даже в середине лета ночи на севере Альберты бывают прохладные; фланелевая рубаха в красную клетку, надетая на голое тело, не согревала.
— Ласточка, куда тебя черт понес? — послышался за спиной хриплый со сна голос Доди Роуз. — Говорю же, не явится до утра этот выродок Альберт.
— Здесь я, здесь, куда я денусь!
Андре усмехнулся. Ну и дурища баба.
— Так ты…
— Лежи, лежи. Силы побереги, пригодятся.