Современная нидерландская новелла

Коллектив авторов

— Двадцать три года, менеер Груневелд.

— За двадцать три года верной службы в фирме «Интероп». Двадцать три года — это целая жизнь. Говоря точнее — это моя жизнь. Когда я родился, ты поступил служить к нам на склад, и, как сейчас помню, в детстве я часто слышал от отца, что только с твоим приходом у нас на складе наступил порядок. Неустанным трудом ты добился, что через шестнадцать лет тебя повысили и ты стал руководить отделом, — такое удается немногим. Нельзя представить себе «Интероп» без тебя. Ты — это «Интероп», и «Интероп» — это ты. Нам будет недоставать тебя, Лихтбеелт, — заключил он и повесил трубку.

Слезы навернулись мне на глаза. Найдется ли на земле человек, которого бы оставила

равнодушным похвала?

Это было в пятницу. По-прежнему стояла хорошая погода, вонь, увы, тоже, и единственное, что я успел за субботу, — это составить заявление в Отдел социальной помощи в Амстелвеене; в нем я описывал свое положение и просил предоставить мне пособие по безработице.

В противоположность этому черному дню, когда мне впервые в жизни пришлось протянуть руку за подаянием, следующий день стал настоящим праздником. Примерно в полдень сверху, с автострады, которую я столь неожиданно покинул неделю назад, до меня донеслись ликующие возгласы, и тут же мимо промчалась машина моего зятя, из каждого окна махали детские ручонки. Чуть подальше машина съехала на дорогу к Элспейку и через несколько минут остановилась у фермы.

Никогда мне не забыть зрелище, какое являли собой мои близкие, спеша ко мне через луг: малютки, кричащие «Деда! Деда!», дочь с плетеной корзинкой для провизии, прикрытой белой салфеткой, и зять, в отличной форме, как всегда, в узких брюках, с фотоаппаратом через плечо. Поздоровавшись со мной (и досталось же моей бороде! Сколько было шуток и смеха; как ее дергали во все стороны!), мои внучата, вереща от удовольствия, вскарабкались на крышу низенького домика, который я соорудил для их раненой бабушки. Дочь хотела остановить их, но я сказал, пусть на этот раз сорванцы делают что хотят. Я, конечно, знал, что больных раздражает малейший звук, но был уверен, что этот шум будет моей супруге только приятен. К тому же дети скоро по собственному почину оставили домик в покое. Очевидно, вонь от предприятия по переработке мусора и уничтожению трупов животных, к которой сам я мало-помалу притерпелся, все же не давала им играть в свое удовольствие. Зять сделал несколько снимков на память о происшествии, о котором когда-нибудь потом всем нам, и прежде всего самой моей супруге, без сомнения, приятно будет вспомнить. Затем я отдал честь привезенному обеду. Французские длинные батоны, жареное мясо и даже вино появились на расстеленной салфетке, и стоило мне сделать несколько глотков, как этот весенний день превратился для меня в летний день из сказки. Увы, зятя вдруг стошнило, после чего им сразу же пришлось уехать.

Ваше Величество, Вас небо тоже благословило многочисленным потомством, которое вдобавок умножается год от года, и у Вас тоже есть лужайка, где Вы, быть может, иногда располагаетесь для пикника с Вашими внучатами. И потому мне незачем именно Вам рассказывать, как много это значит для человека в нашем возрасте. Увы, с того дня они больше не приезжали, но это ведь и не имело бы смысла. Помочь мне они все равно не могут — пусть только сами будут счастливы, где бы они ни находились, вот все, что мне от них надо.

В понедельник, тринадцатого мая, действительно появились землемеры и картографы, числом восемь человек. Они начали какие-то сложные манипуляции с палками, выкрашенными в красную и белую полоску, а потом глядели на эти палки в маленькие бинокли, укрепленные на штативах, — во всем этом я мало чего понял, ибо мое образование ограничивается неполной средней школой. Но всегда приятно смотреть на тех, кто работает с истинным профессионализмом, что бы человек ни делал — занимается ли он межеванием, красит ли оконную раму, пилит доску, разливает пиво, считает банкноты или завязывает мешок с сахаром. Одно из бедствий нашего времени, на

мой взгляд, состоит в том, что так много развелось людей, не владеющих своим ремеслом. И бедствие не только в плохой работе, но и в том, что люди не получают от нее удовлетворения: ущербная работа порождает ущербных людей. Часто жалуются на роковое влияние, оказываемое на человека обезличенным трудом на фабриках, но и там, где люди работают самостоятельно, дело обстоит не лучше, так что причина, по-видимому, коренится глубже. Но об этих чиновниках нельзя было сказать ничего подобного — примечательно, кстати, что, даже не понимая существа работы, человек может судить о том, насколько квалифицированно она выполняется. Похоже, что в человеке заложено своего рода общее представление об артистизме, изяществе и экономности, и там, где присутствуют эти качества, их может увидеть любой.

Но я отвлекаюсь, а это неразумно, учитывая, что мое послание и так уже грозит затянуться и что я злоупотребляю драгоценным временем Вашего Величества.

Между тем результат работы землемеров не оправдал ожиданий. Инженер, руководивший ими — его фамилия, к моему величайшему сожалению, ускользнула из моей памяти, — был настолько любезен, что по окончании работы изложил мне суть проблемы. Он показал мне подробную карту местности, где мы находились, и провел мизинцем по одной из нанесенных на ней линий:

— Вот граница между двумя провинциями, — сказал он, — и, следовательно, граница между Элспейком и Фрейбургом. Как мы только что проверили, она указана совершенно точно. Все затруднение лишь в том, что на этой карте — а она выполнена в самом большом масштабе, какой только применяется в отечественной картографии, — линия границы, к сожалению, точно покрывает расстояние между крайними проводами высоковольтной линии у нас над головой. Таким образом, территории между крайними проводами, где как раз и лежит ваша благоверная, в известном смысле вообще не существует, во всяком случае, ее не существует с точки зрения картографии. Это граница как таковая, она разделяет территории Утрехта и Гелдерланда, но сама является не территорией, а лишь линией, разделяющей их.

Эти слова вызвали во мне большую тревогу.

— Что же мне теперь делать?

— Н-да, — сказал инженер, складывая карту и засовывая ее в планшет, — лучше всего, разумеется, было бы добиться составления карты в большем масштабе. Желательно в натуральную величину. Масштаб 1:1. Если и тогда граница пройдет через тело вашей благоверной, пусть специалисты докажут, что ее человеческая сущность заключена в голове, или в сердце, или, по мне, хоть в мизинце на ноге, лишь бы это была часть тела, которая целиком и полностью находится либо в Утрехте, либо в Гелдерланде. Но это, я думаю, долгая история.

— Боюсь, что так, — сказал я.

Он поглядел на меня.

— Могу вам кое-что подсказать. Продолжайте обращаться по инстанциям.

— Да, но куда мне обратиться теперь?

— К генеральному инспектору здравоохранения в Гааге. Изложите ему все, и про границу тоже, и он безусловно сделает то, что в его силах. Я не удивлюсь, если это дело окажется по части Медицинской экспертной комиссии или по крайней мере Арбитража по трудовым конфликтам. Только надеюсь, все это останется между нами.

Повторяю, не могу выразить, как мне жаль, что фамилия этого отзывчивого специалиста ускользнула из моей памяти. Но так или иначе, я последовал его совету и в тот же вечер написал заявление на имя генерального инспектора.

На другое утро, часов в десять, господин Ван Амеронген крикнул мне:

— Лихтбеелт! К телефону!

Я поспешил на ферму и услышал в трубке знакомый голос господина X. Й. Груневелда-старшего.

— Послушай, Лихтбеелт, я только что вернулся из-за границы, и что же я узнаю: мой сын тебя уволил?