Современная русская литература - 1950-1990-е годы (Том 2, 1968-1990)

Лейдерман Наум Лазаревич

*395 Аналогичный ход прослеживается и в прозе Бродского. Так, например, в эссе "Похвала скуке" он пишет: "Если вас поразила скука, следуйте за ней. Позвольте ей раздавить вас, примите ее удар. Вообще, с вещами неприятными правило одно чем раньше вы достигнете дна, тем скорее выйдете на поверхность". (Brodsky Joseph. On Grief and Reason.
– New York, 1995.
– P. 108).

*396 Бродский глазами современников.
– С. 75.

*397 Там же.
– С. 175.

*398 Лотман М. Ю. , Лотман Ю. М. Между вещью и пустотой: Из наблюдений над поэтикой сборника Иосифа Бродского "Урания" // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии.
– СПб. , 1996.
– С. 734.

*399 "Мир "Урании" - арена непрерывного опустошения.

Это пространство, сплошь составленное из дыр, оставленных исчезнувшими вещами. . . И именно дыра - надежнейшее свидетельство того, что вещь существовала" (Лотман М. Ю. , Лотман Ю. М. Между вещью и пустотой.
– С. 737, 740).

*400 Bethea David M. Joseph Brodsky and the Creation of Exile. Princeton, 1994.
– P. 86. О роли мотива отчуждения у Бродского см. также главу "The Image of Alienation" в книге В. Полухиной "Joseph Brodsky: A Poet for Our Time" (Cambrdge, 1989.
– P. 237-281).

*401 Brodsky Joseph. On Grief and Reason.
– New York, 1995.
– P. 34.

*402 Лотман M. Ю. , Лотман Ю. M. Между вещью и пустотой.
– С. 743.

*403 См. анализ этого стихотворения, сделанный В. Куллэ: Куллэ В. Структура авторского "я" в стихотворении Иосифа Бродского "Ниоткуда с любовью" // Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба.
– С. 136 - 142.

*404 Bornhofen P. L. Op. cit.
– P. 33.

*405 Смирнов И. П. Барокко и опыт поэтической культуры начала XX в. // Славянское барокко: Историко-культурные проблемы эпохи.
– М. , 1979.
– С. 337.

*406 Bornhofen P. L. Op. cit.
– Р. 46, 54, 86.

*407 Шерр Барри. Строфика Бродского // Поэтика Бродского / Под ред. Л. Лосева.
– С. 97 - 120. М. Ю. Лотман доказал, что в Поэзии Бродского возникают "гипер-строфы" - устойчивые, но не традиционные сочетания различных строф. При этом "сверхструктурированность гиперстрофических конструкций порой оборачивается у Бродского прямой своей противоположностью - структурной амбивалентностью: в сходстве скрываются различия, в различиях - сходство" (Лотман М. Ю. Гиперстрофика Бродского // Russian Literature. 37: 2 - 3.
– Р. 303 - 332.

*408 Бродский глазами современников.
– С. 176.

*409 Баткин Л. Тридцать третья буква: Заметки читателя на полях стихов Иосифа Бродского.
– М. , 1997.
– С. 53. Весьма показательно и утверждение С. Гандлевского, говорящего о ритмике Бродского: "уникальная ритмика; грандиозное изобретение, позволяющее и шедеврам, и стихотворениям на холостом ходу производить в читателе одинаковую, почти физическую вибрацию. При такой инерционной мощи стиха. . . <...> величественная значительность интонации обеспечивается сама собой" (Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба.
– С. 117, 118).

*410 Бродский глазами современников.
– С. 319.

*411 Лотман М. Ю. и Лотман Ю. М. Между вещью и пустотой.
– С. 744.

*412 Вот какие характерные черты выделяет в культуре барокко, а точнее - в его наиболее ярком, испанском, варианте, современный исследователь: с одной стороны, восприятие действительности как безумного, перевернутого (вывернутого наизнанку) мира, запутанного лабиринта, где человек остро ощущает свою незащищенность, отсюда обостренный интерес к теме смерти; а с другой стороны - "барокко было одновременно эпохой празднества и роскоши" (Р. 155), крайняя поляризация смеха и слез (Р. 156).
– Maravall J. A. Culture of the Baroque. Analysis of a Historical Structure.
– Univ. of Minnesota Press, Minneapolis, 1986. Автор другой современной работы доказывает, что в основе барочного художественного сознания лежит образ Хаоса (См. : Bornhofen P. L. Cosmography and Chaography. Baroque to Neobaroque. A Study of Poetics and Cultural Logic.
– A Diss. . . Univ. of Wisconsin.
– Madison, 1995).

Примечательно, что в самом начале Серебряного века

многие отмечали некое сходство начавшихся художественных тенденций с барокко. Не случайно в эти годы резко возрос интерес к самой эпохе барокко. Появились солидные исследования, которые приобрели большой научный авторитет. См. : Curtius E. R. Europaische Literatur und Latinisches Mittelalter. (Переизд. : Bern; Munchen, 1969); Welflin G. Renessaince und Baroque (1888). (Переизд. в России - 1913 г. ) В современном отечественном искусствознании намечается возрождение интереса к связям между XX веком и эпохой барокко. Об этом свидетельствуют некоторые публикации: Смирнов И. П. Барокко и опыт поэтической культуры начала XX века.
– Славянское барокко: Историко-культурные проблемы эпохи.
– М. , 1979.

*413 Виппер Ю. Б. О некоторых теоретических проблемах истории литературы. В кн. : Виппер Ю. Б. Творческие судьбы и история: О западноевропейских литературах XVI - первой половины XIX века.
– М. , 1990.
– С. 307.

Тенденции, отмеченные Ю. Б. Виппером в западноевропейских литературах, носили, судя по всему, общетипологический характер. Об этом свидетельствуют некоторые исследования. См. , например: Софронова Л. А. Сосуществование барокко и классицизма в Польше и России XVIII в. // Текст - культура семиотика нарратива: Труды по знаковым системам.
– Тарту, 1989.
– Т. XXIII.

*414 Коган П. Очерки по истории русской литературы.
– 2-е изд.
– М. , 1912.
– Т. III. Современники.
– С. 118, 119.

*415 Как в начале, так и в конце XX века такое воззрение не только интуитивно выражается в актуализации "вечных тем" в искусстве, но и достаточно внятно осознается теоретической мыслью. В качестве примера можно привести два суждения. Первое высказано в самом начале Серебряного века: "Перелом, происшедший в душе интеллигента, состоит в том, что тирания политики кончилась. До сих пор общепризнан был один путь хорошей жизни жить для народа, для общества. . . <...> Теперь принудительная монополия общественности свергнута. . . <...> Не изменением общественных форм можно поднять жизнь на высшую ступень, а единственно правильным устроением каждого отдельного духа. <...> А первое, самое коренное условие и такой жизни, и такой деятельности есть самосознание" (Гершензон М. Исторические записки.
– М. , 1910.
– С. 180 - 182, 185).

Другое суждение высказано современным критиком - Ириной Роднянской. Оспаривая опасения А. Гениса насчет того, что человечество перейдет к бездуховному, "накожному бытию", ибо в перспективе произойдет "перетекание истории в биологию", история займется не устройством жизни, а жизнью как таковой - рождением, размножением, смертью, Роднянская делает из этой перспективы совершенно противоположные выводы: "Ан нет, совсем наоборот. То, что для амебы биология, для человека - таинственнейшая и глубочайшая глубь, тугой узел, каким душа связана с телом. Последствия выхода этих сил на историческую сцену непредсказуемы и грандиозны. Если такое совершается, значит, человечество на практике, а не только в творениях отдельных философских умов выпрастывается из пут социоцентризма, когда личность понималась как точка пересечения общественных отношений. Такой взгляд (марксистский, но не только) действительно скользил лишь по коже человеческой особи или даже по ее одежке" (Роднянская И. NB на полях благодетельного абсурда // Новый мир.
– 1992.
– No 8.
– С. 226). Как видим, совпадение позиций поразительное. Разница лишь в стилистике: то, что Гершензон называл "принудительной монополией общественности", "тиранией гражданственности" (183), у Роднянской названо "путами социоцентризма"; то, что Гершензон называл "процессом сосредоточения личности в себе самой", у Роднянской облечено в метафору - "таинственнейшая и глубочайшая глубь, тугой узел, каким душа связана с телом".