Современная японская новелла 1945–1978
Шрифт:
— Странный человек этот Харухико. Вот, к примеру, хотя дело-то уже давнее, помню такой случай. Когда женился мой старший сын, мы волей-неволей должны были пригласить Харухико на свадьбу, и он приехал. В день свадьбы попросили мы его сказать тост от имени родственников, а он, представьте, наотрез отказался — не могу, мол, и все! Ничего не поделаешь, пришлось попросить другого. Вот какая история.
— Наверное, все потому, что он рос единственным ребенком в семье.
— В общем, он тоже здесь совсем не показывается. Совсем, похоже, решил порвать с нами родственные связи.
— Да,
— Мне кажется, сейчас слово «родина» и все, что с ним связано, окончательно утратило прежний смысл.
Беседа прервалась, воцарилось молчание. Китахара бросил беглый взгляд на наручные часы. «Пора и честь знать», — подумал Исаку.
Исаку собирался отправиться в Токио с ближайшей железнодорожной станции, и Китахара снова предложил воспользоваться его машиной.
На прощанье Китахара сказал:
— У младшей дочери сегодня день рождения, и жена, к сожалению, уехала в Токио, так что я даже не могу принять вас как подобает. Если вам случится побывать в Кофу, обязательно загляните в мою фирму. Знаете, в Кофу тоже найдется местечко, где вкусно кормят.
— Большое спасибо, — поблагодарил Исаку и впервые за весь день без задней мысли вежливо поклонился своему радушному кузену.
Машина тронулась. Исаку попросил шофера отвезти его не на вокзал, а к муниципалитету городка К. Муниципалитет помещался в элегантном новом двухэтажном здании. Здесь Исаку отпустил машину. Однако, вопреки его ожиданиям, краеведческой истории городка не оказалось ни в муниципалитете, ни в кабинете краеведения соседнего Дома собраний. Он выяснил, что такого рода история сейчас готовится к изданию, но для завершения ее потребуется еще по меньшей мере четыре года. Прихватив лишь несколько туристических проспектов, Исаку покинул муниципалитет.
Он медленно направился пешком к вокзалу. Затем, свернув за угол по узкой улочке, вышел к берегу Фуэфукигава.
В этом месте река образовывала отмель, и воды было немного, но вид с глинистого берега открывался великолепный. Вдоль берегов повсюду тянулись плантации персиковых деревьев. Была пора цветенья, и мириады красочных соцветий расстилались вдали, словно пышная гряда облаков.
Исаку присел на берегу и закурил.
Двадцать два года тому назад, когда он впервые посетил это селенье, в здешних местах можно было увидеть только небольшие крестьянские хозяйства, с полосками ячменя, рощицами тутовника и маленькими фруктовыми садами. Даже лица людей на улочках поселка были какие-то невеселые. А сейчас поселок превратился в процветающий туристический городок, с персиками, виноградом и бурлящими лечебными источниками. А какие жизнерадостные лица у молодых парней, что гоняют по улицам на своих автомобилях!..
Исаку вдруг вспомнились слова одного человека: «Ешьте тофу, жаренное в масле, и морскую капусту! Ешьте тофу, жаренное в масле, и морскую капусту — станете здоровыми и сильными!» Человек имел обыкновение повторять эти слова, придя в их дом и за ужином обозревая стол, вокруг которого шумно рассаживались трое сыновей и дочь. А сидевшая рядом бабушка говорила в ответ неправду: «Тофу, жаренным в масле, и морской
Но однажды, когда с его уст, как всегда, слетела знакомая фраза, ребята дружно рассмеялись. После этого он изменил свой призыв: «Ешьте тэмпура, ешьте тэмпура и тертую редьку не забывайте!»
Вероятно, в детстве он был совсем слабеньким и отец или мать постоянно донимали его теми же словами, насильно заставляя есть жаренное в масле тофу и морскую капусту. Да и вообще в бедном крестьянском доме, где бережливость была основой основ, жаренное в масле тофу и морская капуста, наверное, считались редкостными яствами.
«Подальше от лица, подальше от лица! Близорукими станете!» — говаривал еще этот человек, когда четверо ребятишек, собравшись в гостиной, читали журналы и книжки с картинками.
У этого человека была привычка дважды повторять одно и то же. Должно быть, в привычку перешла профессиональная манера речи, которая появилась у него за годы работы в качестве городского врача, вынужденного увещевать и взывать ко вниманию несознательных пациентов.
Исаку обратился к этому человеку, которого сейчас уже не было в живых.
— Вот ты лежишь, заброшенный, всеми забытый, в земле родного селенья. Надеюсь, хоть эти чудесные персиковые сады утешают тебя… Знаешь, когда придет день смерти матери, я привезу сюда ее прах и еще раз навещу твою могилу. Урну с ее прахом я похороню неподалеку от тебя, — ты ведь позволишь, правда?
Поднялся ветер. С ближайшей персиковой плантации донесся щекочущий ноздри, сладкий, с чуть горьковатым привкусом, аромат. Исаку встал с земли и медленно побрел прочь от берега.
* * *
Прошло еще недели две, прежде чем Исаку решил, что ему следует снова наведаться к сводному брату, Харухико. И снова он шел на это свидание не по собственному желанию, а лишь во исполнение воли матеря.
Был поздний вечер. Исаку, только что вернувшийся из путешествия на Хоккайдо, сидя в гостиной за бокалом виски с содовой, рассказывал жене, Сэцуко, о поездке. Мать уже спала в соседней комнате. Воспользовавшись случаем, Исаку на Хоккайдо навестил родной городок М., где не был уже несколько лет. Когда-то, лет десять тому назад, Сэцуко тоже съездила туда вместе с ним. Порт М., который в прошлый их приезд был весь забит судами, теперь опустел, — должно быть, сказывалась экономическая депрессия. Внезапно, прервав на полуслове его повествование, Сэцуко воскликнула:
— Ах, как же, как же! Вспомнила! В тот вечер, когда ты уехал на Хоккайдо, мы с матушкой долго беседовали, она все вспоминала М. … Разговор шел о Цугару, о тех местах, откуда она родом. Матушка вся прямо светилась улыбкой, а как заговорили о Хоккайдо — тут, значит, стала она рассказывать только про еду. Ну, о мороженой соленой селедке во льду, о том, как готовить суси с кетой, о том, что ведро с уловом свежей каракатицы, только что из воды, стоило всего десять сэнов, и все такое прочее.
— Наверное, потому, что у матери не осталось больше никаких приятных воспоминаний о тех местах.