Современный Американский детектив

Стаут Рекс

— А вы, оказывается, старше, чем я думал.

— Я рано вышла замуж. Слишком рано.

Женщина мне нравилась, и потом захотелось хоть раз в кои веки поговорить о чем-то, не имеющем отношения к убийствам. Но она вновь вернула разговор к надоевшей теме:

— Судя по последним прогнозам, Ник выкарабкается. Вопрос только, какие будут последствия.

— А что думает ваш муж?

— Ральф пока еще не может ничего сказать. Сейчас он совещается с нейрохирургом и невропатологом.

—

Разве при отравлении снотворным делают операции мозга? Поправьте меня, если я ошибаюсь.

— Увы, у Ника не только отравление, но еще и сотрясение мозга. Он, должно быть, ударился затылком при падении.

— А может, его ударили?

— И это возможно. Кстати, как он попал в Сан-Диего?

— Не знаю.

— Муж говорил, что в больницу его привезли вы.

— Верно. Но в Сан-Диего я его не привозил.

— Где вы его нашли?

Я промолчал.

— Не хотите сказать?

— Совершенно верно. Родители Ника здесь? — не слишком ловко переменил я тему.

— Мать дежурит около него. Отец скоро прибудет. Ему ни вы, ни я ничем помочь не можем.

Я встал:

— Мы могли бы пообедать.

— Где?

— В здешнем кафе, если не возражаете. Кормят тут прилично.

Она скорчила гримаску.

— Я по горло сыта больничными обедами.

— Я думал, может, вам не хочется заходить далеко, — фраза прозвучала двусмысленно: мы оба это заметили.

— Отчего бы и нет? — сказала она. — Ральф освободится не скоро. Почему бы нам не съездить в Ла-Джоллу?

— Вы там жили во время войны?

— От вас ничего не скроешь.

Я подал ей пальто; серо-голубая норка выгодно оттеняла седую прядь. В лифте она сказала:

— Ставлю одно условие: не спрашивайте меня о Нике и его семействе. На некоторые вопросы я не могу отвечать — так же, как и вы, так что не стоит портить друг другу настроение.

— Я не собираюсь портить вам настроение, миссис Смизерэм.

— Меня зовут Мойра.

За обедом она рассказала, что родилась в Чикаго и окончила университетские курсы по психиатрии для работников социального обеспечения при мичиганской больнице. Там она познакомилась с Ральфом Смизерэмом, который заканчивал ординатуру по психиатрии. Потом его призвали во флот, он получил назначение в сан-диегский военно-морской госпиталь, и она переехала в Калифорнию вслед за ним.

— Мы жили здесь, в Ла-Джолле, в стареньком отеле. Отель был не из лучших, но мне он нравился. Я хочу после обеда сходить посмотреть, не снесли ли его.

— Мы можем сходить вместе.

— Я пошла на риск, вернувшись в эти края. Вы не можете даже представить, какая здесь была красота. Я в первый раз увидела океан.

Когда на заре мы приходили в эту бухточку, я чувствовала себя Евой в раю. Такое тут было приволье, таким все казалось свежим и новым. Не то что здесь.

И она пренебрежительно обвела рукой зал: пошлый псевдо гавайский интерьер, официантов в черных фраках, ретрансляторы, из которых лилась музыка, — обязательный гарнир к пятнадцатидолларовым бифштексам.

— Да, эту часть города не узнать, — согласился я.

— А вы помните Ла-Джоллу в сороковые годы?

— Помню и в тридцатые. Я тогда жил на Лонг-Бич. А сюда и в Сан-Онофре мы приезжали заниматься серфингом.

— Мы — это вы с женой?

— С приятелями, — сказал я, — жена серфингом не интересовалась.

— Прошедшее время?

— Доисторическое. Она развелась со мной в тех самых сороковых. Я ее не виню. Ей хотелось размеренной жизни и оседлого мужа, а не вечного странника.

Мойра выслушала меня молча и немного погодя сказала, обращаясь скорее к себе:

— Кажется, все б отдала, чтобы развестись тогда, — и, посмотрев мне в глаза, спросила: — Ну а вы чего вы хотите?

— Вот этого.

— Вы имеете в виду — быть здесь, со мной? — Мне показалось, она набивается на комплимент, но потом я понял: она меня поддразнивала. — В качестве награды за труды всей жизни я не гожусь.

— Жизнь сама по себе награда, — парировал я. — Мне нравится вторгаться в жизнь людей, а потом расставаться с ними навсегда. Мне быстро наскучило бы жить в одном месте и постоянно видеть одни и те же лица.

— Но ведь не из-за этого же вы выбрали свою профессию. Я знаю людей вашего склада. Не отрицайте, вами движет тайная страсть к справедливости.

— Мною движет тайная страсть к милосердию, — сказал я. — Но жизнь устроена так, что от справедливости никому не уйти.

Склонившись ко мне, она сказала с тем женским ехидством, которым обычно маскируют интерес к собеседнику:

— Знаете, чем вы кончите? Состаритесь и превратитесь в дряхлую развалину. Ну, и как вы считаете, это будет справедливо?

— Я умру раньше. И не знаю, будет ли это справедливо, но милосердно, во всяком случае, будет.

— В вас ужасно много детского, вам это известно?

— Ужасно много.

— Неужели я вас не разозлила?

— Я злюсь, когда ко мне враждебны. А вы не враждебны. Напротив, вами руководит обычное в женщине желание нянчить мужчину. Вы, собственно, хотели сказать, что мне пора жениться, не то некому будет нянчить меня и лелеять мою одинокую старость.

— Ах, вы… — выпалила она, но, не договорив, расхохоталась.