Современный итальянский детектив. Выпуск 2
Шрифт:
Я успокоилась, увидев в тексте, что в этом эпизоде мне осталась всего лишь одна реплика.
Харт решил не садиться на место и стоял около боковой стены неподалеку от Джо и Мелоди: судя по всему, ее красота на некоторое время полностью поглотила его внимание. Крупник объявлял «лот сорок девятый, римский секретер, датированный 1645 годом, из альтенвильской коллекции… центральная ниша в стиле барокко, колонки и отделка потолка из ореха и черного дерева, пол маркетри с изображением в перспективе, обманка из вогнутых зеркал… сто двадцать миллионов лир».
Предлагаемая
Цена возросла до двухсот сорока миллионов. Харт подошел к одному из сотрудников фирмы, устраивавшей аукцион.
— Это Джо Шэдуэлл? — шепотом спросил он.
Тот неохотно кивнул и отошел.
Харт подал знак, подхваченный на лету.
К р у п н и к. Триста.
Публика взорвалась у меня в наушниках бесконечными англосаксонскими «о-о!» и «о-о-о!». Многие стали смотреть на Харта, но только не Джо, поспешивший с контрпредложением. Восклицания в зале усиливались (мне страшно было представить себе, как плохо все это получится на итальянском: жалкая троица у микрофона, форсируя свои голосовые данные, тщится изобразить гул полного зала!). Новая цена Джо: триста девяносто миллионов… Затем удар молотка, означающий окончание борьбы. Юноша в сером приблизился к Джо, чтобы тот подписал бумагу, человек в глубине зала повернулся и исчез.
Д ж о. Мы попортили ему кровь.
Лишь теперь он решился посмотреть в сторону Харта.
М е л о д и. Не терзайся, это было великолепное сражение.
Д ж о. Ничуть не лучше других, только с тем отличием, что по здешним правилам за победу нужно платить.
Кто-то подошел пожать ему руку, и они с Мелоди направились к выходу. Харт проводил их взглядом и секунду спустя двинулся за ними.
Был вечер, я сидела в баре и не смогла бы объяснить, почему до сих пор не иду домой. Я просто-напросто позволила увлечь себя общей болтовней и даже согласилась на уговоры Массимо Пасты выпить кампари.
Когда он переходил от кассы к стойке, я вновь отметила что-то нервозное в его внешней уверенности; после того как Мариани и остальные отделились от нас, он начал с жаром говорить о фильме с Джин Харлоу, который нам предстояло дублировать: в скором времени мы должны были снова работать вместе.
— Я в третий раз буду Кларком Гейблом, — сообщил он с оттенком гордости (казалось, его настроение снова переменилось).
Последовало молчание.
Я посмотрела на него. Мне вдруг пришло в голову, что надо делать, чтобы разбить лед между нами, но я не знала, как к этому подступиться, к тому же не была уверена, поймет ли он меня.
— Моя мама дублировала Аву Гарднер в «Могамбо», — произнесла я наконец, — это перепев «Красной пыли», одного из наших фильмов с Харлоу. Я видела «Могамбо» в детстве и тогда впервые
— А кстати, твоя мама…
— Конечно, она и сама снималась, но в промежутках наделяла своим голосом роковых красавиц. Гарднер, разумеется, была ее вершиной. А сейчас, спустя четверть века, мне предстоит дублировать тот же персонаж, но в фильме, снятом на тридцать лет раньше.
Я спрашивала себя, удалось ли мне передать ему ощущение сбоя во времени. Он заметил, что я пожираю его глазами, и собирался что-то сказать, но тут нас прервал Мариани. Он предложил всем вместе где-нибудь поужинать и подчеркнул, что это идея Джусто Семпьони, с которым мне пора бы помириться.
— Извини, но я привыкла отвечать на провокации.
— Ах, так это он тебя провоцирует?
Паста хотел было тактично удалиться, однако Мариани остановил его.
— Да брось ты, это относится к нашей общей работе и ко всем нам.
— Диалоги, которыми он нас кормит в течение многих лет, самая настоящая провокация.
— У тебя предвзятое мнение, он сейчас один из лучших.
Паста пришел мне на выручку:
— Сколько раз нам приходилось прямо у микрофона переделывать реплики.
— Ну и что? Со всеми это бывает.
— Но Семпьони считает себя звездой, попробуйте оспорить хоть один его слог. Вот и сегодня он это продемонстрировал. «Не стало вместе с твоим» — как вам это нравится?!
Я, как обычно, слегка перегнула палку: моя привычка цитировать перлы Семпьони приводит к тому, что всегда именно я остаюсь в дураках. В конце концов мне пришлось принять приглашение.
Оба телефона-автомата в баре не работали, и я была вынуждена вернуться в тон-зал М и пройти в тесную, плохо освещенную канцелярию Итало Чели. За единственным столом сидела девица, и работавший у нее за спиной вентилятор направлял на меня зловоние пота, видимо скопившегося на ее теле за все время этого удушливого сирокко. Не то Чели, не то Мариани уже говорил мне о новой секретарше, и все-таки где ж они такую откопали, на складе радиоактивных отходов, что ли? Стараясь не поворачиваться к ней, я назвала себя. Девица изобразила на своей свинячьей физиономии подобие улыбки, признав меня, и, не сдвинувшись с места, развернула ко мне телефон. Лучше уж было вообще не разговаривать, чем в такой обстановке; я даже подумала отложить звонок, но в трубке уже раздались гудки, и Андреа сразу отозвался.
— Как дела?
Я просто задыхалась. Взяла платок и поднесла его к носу, делая вид, что время от времени сморкаюсь. Желтые глаза секретарши фотографировали все, возможно даже слова, вылетавшие у меня изо рта.
— Мне гораздо лучше, — продолжал Андреа. — Ты что, простудилась?
— Нет, немного заложило нос, вот и все.
— А-а… Совсем некстати при твоей работе. Палка, которую ты мне купила, оказалась очень ценной, я даже выходил.
Голос у него был намного бодрей, чем накануне.