Современный кубинский детектив
Шрифт:
Оставались один или два этажа и крыша, если на нее есть выход. Он обвел глазами лабиринт коридоров, но никого не увидел. В одних комнатах горел свет и двери были приоткрыты, в других вообще не было дверей — лишь неплотно задвинутые шторы, из-под которых сочился неяркий желтоватый свет.
Кабада напряг слух, чтобы уловить шаги на верхних этажах, но ни один звук не нарушал царившей тишины. Сержант крадучись пошел по коридору, стараясь держаться поближе к стене. В какую из комнат забежал Двадцатка? В голове проносились невеселые мысли. Что делать? Поднялся ли Двадцатка выше и теперь затаился
Из конца коридора потянуло запахом сырости, гнилого дерева, затхлой, застоявшейся воды. Кабаду передернуло от этой вони, и он еще крепче сжал рукоятку своего «макарова». В конце коридора был почти незаметный поворот, до него оставалось метров пять. Кабада затаил дыхание, стараясь ступать как можно тише.
Вдруг он почувствовал неприятный холодок в затылке. Ощущение было четким и ясным. Оно всегда возникало у него в минуту опасности. Не обмануло и на этот раз. Вспышка оранжевого пламени озарила коридор метрах в четырех-пяти от него, и по всему этажу прогрохотало эхо выстрела.
Эгоскуэ выхватил свой браунинг и выстрелил на бегу в воздух.
Он видел, как на его пути одна за другой захлопываются двери, видел искаженные, перепуганные лица; слышал, как вскрикнула женщина. Но человек со шрамами, бежавший в тридцати метрах впереди него во всю прыть своих коротких, но быстрых ног, даже не обернулся.
Эгоскуэ бежал, держа пистолет дулом вверх; по лицу его струился пот. Ледяной ветер обжигал губы, слепил глаза, резкая, колющая боль раздирала желудок, но он все бежал, бежал не останавливаясь. Промелькнул угол улицы Арсеналь. Эгоскуэ хотел еще раз выстрелить, но передумал, заметив, как шарахаются в разные стороны люди при виде несущихся по улице двоих мужчин, один из которых вооружен.
— Стой! — крикнул Эгоскуэ во всю силу своих легких.
Но человек со шрамами несся уже к вокзалу.
Две машины резко затормозили, когда они выскочили на мостовую; автобус развернуло поперек улицы, и человек со шрамами едва не угодил под его колеса.
Эгоскуэ не стал больше раздумывать и выстрелил еще раз.
Услышав выстрел, люди на улице сразу умолкли, затем голоса и крики зазвучали с новой силой. Но человек со шрамами, подбегавший к углу улицы Карденас, не остановился и на этот раз.
Вдохнув побольше воздуха и сделав над собой невероятное усилие, Эгоскуэ заставил себя бежать еще быстрее. Он напряг все мышцы и теперь с каждым шагом сокращал расстояние, отделявшее его от человека со шрамами. Боль в желудке сделалась невыносимой, резкая, колющая, она, поднимаясь от живота, отдавалась в груди. Но он настигал человека со шрамами; теперь их разделяло лишь несколько метров.
Рукоятку пистолета Эгоскуэ сжимал с такой силой, что у него заболели пальцы; его лицо с открытым ртом, искаженное страдальческой гримасой, напоминало восковую маску. Бегущий впереди человек наконец обернулся — его лицо тоже было перекошено, глаза выпучены, на губах выступила пена. До Эгоскуэ уже доносилось его хриплое, клокочущее дыхание.
Пересекли улицу Экономиа.
Затем он уперся каблуками в асфальт и резко потянул ее на себя. Человек вскрикнул и снова рванулся вперед, рубашка с треском разорвалась сверху донизу. Эгоскуэ потерял равновесие, тяжело рухнул на край тротуара и еще почти целый метр проехал по скользкой мостовой с пистолетом в одной руке и клочком мокрой от пота материи в другой.
Лежа на земле, он увидел, что человек со шрамами пересек улицу Сулуэта и свернул к вокзалу.
Дверь распахнулась. Сотрудник в форме внес две чашки дымящегося кофе на алюминиевом подносе.
Роман обернулся к нему с улыбкой.
— Вот это кстати! — сказал он, приподнялся со стула, одну чашку передал Вики, другую взял себе. — Спасибо, Маркос.
Девушка не торопясь выпила кофе и поставила пустую чашку на поднос рядом с чашкой Романа, который одним глотком расправился со своей порцией. Сотрудник вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.
— Итак, продолжим. — Закурив, Роман выпустил дым через нос.
Кабада услышал, как пуля ударила в стену в нескольких сантиметрах от его головы, но стрелять не стал. Сжавшись, как пружина, он прыгнул в сторону, туда, где были свалены какие-то ящики и старые стулья. И тут из-за угла прогремел второй выстрел.
Наверху захлопали двери, раздались голоса, а на этаже, где он находился, было по-прежнему темно и тихо.
Кабада напряженно всматривался в темный закоулок в конце коридора, вслушивался в наступившую тишину. Он знал, что там притаился Двадцатка и деваться ему некуда — будь у него хоть малейшая возможность бежать, он не стрелял бы. Двадцатка видел, что сержант постепенно приближается к тому месту, где он спрятался, и решил покончить с ним.
Осторожно высунув голову из-за своего укрытия, сержант осмотрелся: в конце коридора в нескольких метрах от него, между тем местом, где он спрятался, и поворотом коридора, за которым укрылся Двадцатка, виднелось приоткрытое окно — до земли было метров двенадцать-пятнадцать.
Кабада пытался хоть что-нибудь разглядеть в полумраке, а голоса с верхнего этажа уже приближались, кто-то спускался по лестнице.
— Бросай оружие и выходи! — крикнул Кабада. И, повернувшись в сторону лестницы, предупредил: — Сюда не подходить!
Шаги на лестнице смолкли. Сержант подождал несколько секунд.
— Бросай оружие и выходи! Все равно доберусь до тебя!
Ответом был выстрел, и тотчас еще два. Кабада вновь отпрянул за ящики, но тут, почти одновременно с последним выстрелом, услышал топот ног по коридору. Выскочив из-за поворота, Двадцатка с невероятной ловкостью единым махом взлетел на окно.