Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
С правой стороны тянется стена ограды, подходя вплотную к похожему на бульдога дому. Потом она поворачивает направо и идет к воротам. С другой стороны от стены уцелело лишь несколько метров, дальше она разрушена. Судя по всему, земля здесь сползла в овраг, прихватив с собой часть стены.
Наискосок от железной дверцы, метрах в восьми-десяти, валяются две большие ржавые коробки. Они лежат там наверняка давно. Около них куча мусора — свежие светлые щепки и несколько колб от каких-то химикалий. Я приближаюсь и наконец замечаю какой-то предмет, который вначале меня не удивляет, — третий манекен. Он лежит навзничь в выгоревшей траве, хорошо
7
Карличек светит мертвой женщине прямо в лицо, словно стараясь что-то прочесть на нем. Я осматриваюсь. Сейчас нельзя поддаваться эмоциям, надо действовать трезво и разумно.
На краю мусорной свалки валяется небольшой кусок плотного картона необычной формы. Вырезанный человеческий профиль, вдвое больше нормальных размеров. Я не поднимаю его, а только наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть. Странное дело — это профиль мастера Яна Гуса, каким его изображали некогда на монетах. Взгляд, устремленный вверх, острый подбородок, и на голове позорный колпак. Вернее, часть колпака, потому что кусок картона оторван. Картон лежит, видимо, давно, он отсырел и покоробился. На сероватой поверхности отчетливо виднеется след широкого каблука. Я готов поклясться, что это тот самый каблук, след от которого остался у мусорных ящиков во дворе дома Романа Галика. Свет батарейки позволяет различить две небольшие полоски примятой травы, идущие вдоль дома к оврагу. Кто-то здесь недавно побывал.
Я возвращаюсь к Карличеку. За мусорной свалкой трава высокая и густая. Может, это мы с Карличеком примяли ее? А труп кто-то просто перебросил через ограду. Карличек все еще освещает фонариком мертвую женщину. В окружающей тьме ее лицо кажется светящимся медальоном.
— Что вы обнаружили? — спрашиваю я Карличека.
Он выходит из своей задумчивости. Отводит фонарик. Лицо мертвой женщины исчезает в плотной тьме. Карличек разрезает лучом света завесу мрака позади нас. Странно, каким безмолвным и пугающим кажется все, что выхватывает свет из тьмы. Но вот фонарик гаснет, и снова все тонет в таинственной темноте.
— Я знаю покойницу, — наконец говорит Карличек.
— Откуда?
— Это одна из тех хохотушек-продавщиц в ювелирном магазине.
— А вы не ошибаетесь?
— Нет.
— Так это Итка, о которой не очень-то лестно отзывалась заведующая ювелирного магазина?
— Пойдемте в дом, — говорит Карличек.
Ему здесь явно не по себе. Но и внутри бульдогообразного дома не слишком уютно. Игра света и тени, созданная автомобильными фарами, кажется материализовавшейся архитектурой. Карличек разбивает ее светом фонарика. Он недоверчиво освещает женский манекен, сидящий под кругом, и мужской манекен без носа, с отвратительной улыбкой, с ногами из папье-маше, который кажется чуть ли не привидением. Наконец Карличек направляет луч на отверстие в потолке.
— Итка умерла не здесь, — говорит он тихо. — Кто-то привез ее сюда уже мертвой.
Я молча киваю.
— У нее нет сумки, — замечает Карличек. — А где вы видели, чтобы хорошо одетая женщина вышла без сумочки?
Трепинский еще не знает о нашей находке.
— Может, кто-то скрывается в овраге? — спрашивает Карличек.
— Не исключено.
— Никаких признаков
Я предоставляю ему возможность строить гипотезы. Итка Шеракова ушла из ювелирного магазина, заведя знакомство с кем-то, у кого хватало денег создать ей «сладкую жизнь».
— Ведь как раз в этом ювелирном магазине появилась одна из тех тысяч, — продолжает Карличек с тихим упрямством, — которые привели нас сюда. Явная связь налицо. Помните, вы сказали, что, возможно, заведующая сама подсунула эту тысячу. Ручаюсь, для этого она слишком глупа. Скорее уж, покойница могла подсунуть тысячу, а не другая продавщица, добродушная блондинка. Да, наверняка это так! Но, видно, она знала слишком много и по какой-то причине стала опасна. Словом, убитая продавщица из ювелирного здорово помогла владельцу той тысячи. И, поймав убийцу, мы заполучим и черного туриста.
Все это Карличек лихорадочно шептал мне в ухо.
— Он хотел зарыть ее здесь, но мы его вспугнули. Притащить ее сюда на плечах он не мог. Остается одна возможность — автомобиль.
Да, Аленка однажды уже видела ее в автомобиле. Но Карличек быстро пришел к этой мысли и сам.
— Перед воротами он не остановился, — продолжает Карличек развивать свою версию, — у автомобиля есть номер, и его легко заметить. Вдруг кто-то случайно окажется поблизости! Предусмотрительность себя оправдала, потому что явились мы. Он свернул в липовую аллею и заехал как можно дальше, чтобы не было видно машины. И уже оттуда притащил ее. Под липами идет тропка. Там, вероятно, некогда прогуливался пан Рат. И кончается она где-нибудь в поле или в лесу. На машине тут уже не проедешь. Преступник не может поехать в объезд, значит, он в западне. Автомобиль и сейчас стоит там! И этот тип просто ждет, пока мы уедем.
Вот какую комбинацию придумал Карличек, стоя над трупом молодой женщины.
— Ждите здесь и не зажигайте свет! — приказываю я ему.
А сам выхожу из бульдогообразного дома и через двор направляюсь к воротам, прямо на слепящие меня фары. По моему знаку Трепинский включает малый свет.
— Ну, что там поделывает эта кукла? — спрашивает таксист. Он выходит из машины и громко хлопает дверцей. — Мы тут с паном шефом тоже стали вроде как манекены.
— Скоро поедете, — заверяю я его и отвожу Трепинского в сторону.
Таксист поглядывает на нас, но через минуту Трепинский возвращается к машине все с тем же невозмутимым видом.
— Садитесь, — приглашает он таксиста.
— А что ваши два приятеля? — спрашивает таксист.
— Сейчас тоже сядут.
Эти слова наверняка слышно в липовой аллее, и если «некто» осмелился приблизиться, то он все услышал.
Я решил действовать согласно версии Карличека. Во мне уже появилось суеверное чувство, что этот парень всегда достигает определенных результатов, хотя и не всегда действует в нужном направлении.
В этот миг фары автомобиля гаснут. Я открываю заднюю дверцу, но не сажусь. Трепинский еле слышно говорит таксисту: «Теперь ни слова», его голос не различишь даже в двух шагах. Я шумно захлопываю дверцу. Трепинский нажимает на стартер. А я тем временем неслышно крадусь обратно к воротам, нащупываю стену и прячусь за ней. Трепинский включил большой свет. Машина трогается и, развернувшись, устремляется к Праге. Я выжидаю, пока мигающий свет фар исчезнет совсем. Потом по памяти двигаюсь к бульдогообразному дому. Его силуэт кажется темнее самой ночи.