Современный польский, чешский и словацкий детектив

Фикер Эдуард

— Ответили, как только он подал заявление?

— Вероятно.

— Ну, а дальше как было дело?

— Не могу тебе сказать, не знаю. Но думаю, что Голиан с этим смирился.

— Почему ты так считаешь?

— Почти на каждом собрании речь идет о жилплощади. Положение сложное, за Голиана никто не ходатайствовал. Он и сам не очень-то просил. Наверное, понимал, что есть более нуждающиеся, есть очередники, да и по другим причинам ему светит мало. Хотя бы из-за жены, она ведь осталась в Германии, а они к тому времени еще не были разведены…

— Понятно. И еще один вопросик, коль скоро я тебя разбудил… Помнишь о том, что ты когда-то привез Донатам из Вены

консервы?

— Не Донатам, а девочке, — не очень уверенно возразил Сага.

— Пускай девочке, какая разница. Что это были за консервы?

— Почем мне знать… кажется… Нет, не сардины и не мясо, внутри что-то плескалось… Точно не помню, пожалуй, фруктовый сок.

— Гм, а сгущенное молоко не могло быть?

— Возможно, — допустил директор, — две продолговатые банки, то ли сок, то ли молоко.

— Значит, две банки.

— Две, — решительно сказал Сага.

— Ты передал их девочке из рук в руки?

— Конечно. И шоколад и остальное.

— И что она?

— Поблагодарила и все. Шоколад схватила и тут же стала грызть, а консервы взяла та женщина.

— Понесла в чулан?

— Не знаю, наверное, унесла в чулан.

— Она унесла только консервы?

— Насколько мне запомнилось — да, — сказал Сага, — но я все время наблюдал за девочкой, для нее существовал лишь шоколад, она ела и смеялась, я еще подумал: бедняжка — уж очень она бледненькая.

— А сами Донаты?

— Квартира великолепная. Обстановка, ковры, цветы… одеты… Они же не знали, что я приду.

— А какая тогда была погода, не помнишь?

— Точно не помню, но дождь не лил, это уж факт. В парке перед Авионом играли дети, кормили голубей… Начало мая — пятого-шестого, пополудни. Кажется, так.

Он расчувствовался. Словно бы через два года все еще видел перед собой майский садик возле автобусной станции, голубей, скамейки, детей… «Его гложет совесть, — усмехнулся Шимчик — поет, лишь бы не молчать!»

— Спасибо, — сказал он, — спокойной ночи, — и медленно положил трубку.

Лазинский тоже усмехнулся.

— Значит, банки были получены инженером от жены, — заметил он. — Через несколько лет после развода. Если Сага не лжет, то она просила ничего не говорить бывшему мужу об их встрече в Вене. Чтоб он, бедняга, не затосковал… Из Братиславы еще ничего не было?

— Насчет Доната? Сообщили, ищут его, вроде бы ушел вечером с женой в кино. Так он сказал соседям.

— А в его квартиру звонили?

— Кто? Наши сотрудники или соседи?

— Наши сотрудники.

— Я думаю о ребенке, — ответил Лазинский колко. — Полагаю, что тринадцатилетние девочки не ходят вечером в кино. Наши сотрудники звонили, но им никто не открыл. Вам не сказали, в котором часу это было?

— Говорили, что-то около половины десятого, наши собираются еще раз туда зайти.

— Следовательно, мы можем предположить: первое, что у девочки очень крепкий сон и звонок не разбудил ее, второе — вчера вечером ее не было дома, и третье… — Лазинский умолк, — и третье, что девочка-камуфляж. Донаты от жены Голиана знали о том, что должен прийти Сага, и на этот день пригласили чужую девочку. Соседскую или с улицы. Естественно, лишь в том случае, если Сага не солгал.

— В чем вы его подозреваете? — Шимчик быстро выпил кофе и отодвинул чашку.

— Еще и сам не разобрался. Но Сага жил в одном доме с Ульрихом, потом с Голианом, привез из Вены эти банки. Он по ходу следствия постепенно сообщает все новые факты. Пока ведется следствие — по каплям, Я не могу избавиться от подозрения, что каждый раз, как только становится горячо…

— Кому горячо?

Ему?

Лазинский пожал плечами.

— Кто знает!

— И еще кое-что: срочный телефонный разговор с Михалянами велся из переговорной в Карлтоне. Телефонистка сообщила, что вызывала женщина, уже немолодая, блондинка. Она эту женщину видит впервые и не обратила на нее внимания. На переговорной было много народу, шумно, люди вызывали Чехию, заграницу, разве упомнишь женщину, говорившую с какой-то деревней! Поиски, конечно, ведутся, но сомневаюсь, что удастся выяснить, кто она. С Донатом дело более верное — телеграмма у нас в руках, он не сможет утверждать, что не знает никакой Вероны. Бренч проверил, может быть, вас удивит, но Голиан действительно выиграл в спортлото двенадцать тысяч восемьсот шестьдесят крон. Сестра говорила правду. И еще мы сравнивали четвертые отпечатки пальцев на документации и отпечатки в «трабанте». Справа от шофера. Их оставил Бауманн, тут правда ваша. На документации — Сикора. Но только нас это не интересует, документация Бауманна — тоже камуфляж, — Шимчик победоносно взглянул на Лазинского, — как предполагал я.

— Это ничего не меняет, а, с моей точки зрения, объясняет причину убийства. — Лазинский говорил размеренно: — Шнирке понял, что Голиан хочет его обмануть, вероятно, Голиан оказал, что я показывал ему фотографии, и тот не стал рисковать, рассудив, что его могут выдать…

— Оставьте в покое Шнирке. Насчет Голиана вы уже промахнулись, не промахнитесь еще раз. Тот факт, что Голиан обманул наших сотрудников в Праге, еще не делает его чисто автоматически шпионом. И полученные от жены консервы — тоже. И даже то обстоятельство, что формулы переписал, безусловно, он, а не Сикора.

— Честно говоря, не понимаю. — Лазинский поднялся со стула.

— Я, честно говоря, тоже не совсем понимаю. Но почтовая открытка и еще некоторые детали не дают мне покоя. Например, эта австрийская газета и вечернее прощание Голиана с Бачовой. От официантки нам известно, что перед этим прощанием он напился. Если подсчитать весь выпитый им алкоголь за последние двенадцать-шестнадцать часов, то это составит внушительное количество и разнообразный ассортимент. Для активизировавшегося шпиона более чем достаточно. Бехеровка и бикавер, ронда и пиво, кроме того, еще и водка. И все — один или в обществе, где пить не обязательно. Сам покупал, сам платил. Дальше — новая рубашка, это заметил Гаверла. Он сказал Бренчу, что рубашка у Голиана была абсолютно новая, в ней даже булавка торчала — доказательство, что надета она в большой спешке. Купил он рубашку тоже второпях и без ведома сестры; та бы непременно все булавки вынула. И он, если б так не спешил, внимательно осмотрел бы рубашку, прежде чем надевать. — Шимчик улыбнулся, встал и, подойдя к умывальнику, вымыл чашку и напился воды. — Вот, значит, каковы дела, — сказал он с некоторым злорадством и вернулся к столу. — Есть еще кое-какие неясности, над ними надо еще пораскинуть мозгами. Спокойной ночи, ступайте-ка спать. Я вас жду к шести утра.

Последние слова, несмотря на ироническую улыбку, звучали дружелюбно. Лазинский спросил:

— Товарищ капитан, что мы будем делать с Анной Голиановой?

— Понятно. Несчастные консервы — доказуемое соучастие и так далее… Пока оставим ее в покое, пусть выспится. Ответственность беру на себя, ведь она уже немолода, а вчера у нее погиб единственный брат…

Он сидел, спрятав лицо в ладонях. Город за окном молчал, на площади каменная дева Мария караулила фонтан и газон с тюльпанами. На крыше ратуши зевал медный петух. На костеле у францисканцев пробило час.