Современный польский детектив
Шрифт:
Вряд ли патлатый рассчитывал, что я так легко сдамся, во всяком случае, ему не удалось скрыть удивления.
— А что бы вы хотели? — спросил он.
— Вопервых, возмещения за моральный ущерб…
— Это за какой же моральный ущерб?
— Как за какой? — обиделась я. — Работу я бросила, не предупредила никого. Моя репутация, повашему, ничего не значит? А то, что за это время я не получала зарплаты? А мои переживания…
— Ну, хорошо, — перебил меня патлатый. — Сколько?
Я опять задумалась.
— Немного. Тридцать тысяч долларов.
— Хорошо.
— Вовторых, свободы…
— Хорошо, вас доставят в Европу…
— Ну нет, — решительно заявила я. — Ничего подобного! Я желаю ещё какоето время побыть здесь.
Если бы я заявила о своём желании получить живого крокодила, он не был бы так удивлён. Бандит вытаращил на меня свои голубые глазки, а соломенные патлы зашевелились сами по себе. Не веря своим ушам, он повторил:
— Это как же? Вы не хотите вернуться домой?
— Хочу, но не сейчас. Сначала я изваяю статую на той скале — знаете, возле террасы? Только после этого я смогу уехать. Для скульптурных работ мне нужен цемент. Немного, килограмма два. И третье. Я скажу вам все, но сначала мы пойдём на почту, откуда я отправлю своей подруге телеграмму с сообщением о том, где я нахожусь и когда возвращаюсь. Отправлю телеграмму — тогда скажу. Иначе нет.
Патлатый задумчиво смотрел на меня и наверняка прикидывал, что бы такое придумать с телеграммой. И наверное, придумал, так как согласился:
— Ладно, завтра во второй половине дня пойдём на почту.
— А цемент мне нужен сейчас.
— Ладно, цемент сейчас будет. А какая гарантия, что вы скажете нам правду?
— А какая гарантия, что вы не застрелите меня сразу же, как только все узнаете?
Ехидно улыбаясь, патлатый сладко произнёс:
— Ваша телеграмма, разумеется.
— Ну, а шеф, уж онто найдёт на меня управу.
Не знаю, поверил он мне или нет, но мои требования стал выполнять. Чёрный бандит приволок мне мешок цемента — килограммов пятьдесят. Сам же патлатый, прихватив толстяка, улетел кудато на вертолёте. Обстоятельства складывались удачно. Час побега пробил.
Я собрала вещи — тёплую одежду, сумку, сетку, бинокль, книжку и нож, завернула все это в купальную простыню и отнесла к пальме. На обратном пути я прихватила изпод пальмы немного песку. Во время обеда я демонстративно держалась за голову.
— Голова болит? — посочувствовал мне лупоглазый бандит.
— Болит, — проворчала я. — Пока не очень, но скоро разболится вовсю. Не найдётся ли у вас польских порошков от головной боли?
Оставленные на хозяйстве бандиты — маленький и лупоглазый, с близко посаженными глазами — недоуменно переглянулись.
— А вы выпейте аспирин, — посоветовал маленький.
— Без толку. Мне помогают только польские порошки от головной боли. Странно, что у вас их нет.
— Может, вам лучше лечь? — предложил лупоглазый и замер в ожидании моего ответа. Я знала, что всякое изменение раз установленной программы вызовет подозрение, поэтому капризно отказалась:
— Не люблю валяться в постели. Пойду посмотрю, кажется, у меня оставался ещё порошок.
Порошок я приготовила заранее, хотя голова
Через час наша дружная компания уже входила в игорный дом. Итак, установленный распорядок не был нарушен изза меня. Более того, я была бодра и весела. Ничего удивительного, ведь за истёкший час я успела провернуть очень важное дело.
Моя неудачная попытка к бегству не вызвала никаких репрессий по отношению ко мне и не заставила моих хозяев повысить бдительность. Лёгкость и быстрота, с которой они поймали меня, как видно, ещё больше уверили их в том, что мне отсюда не сбежать. Я попрежнему могла свободно ходить, где мне вздумается, за мной никто не следил, от меня ничего не запирали. В том числе и кабинет шефа. Так что в кабинет я проникла беспрепятственно.
У меня было две возможности — утащить этажерку с ключами к себе или разбить её на месте, а этого бесшумно не сделаешь. Я выбрала третий путь. С четырнадцати лет я ношу на пальце кольцо с алмазами, которым уже не раз пользовалась для разрезания стекла. Два алмаза в нем немного торчали. Както с помощью своего кольца я даже сделала стеклянный макет люблинской электростанции. Правда, то стекло было толщиной всего в два миллиметра, а это, на этажерке, пожалуй, все шесть.
Откатив этажерку в такое место, откуда мне было видно все помещение, я принялась за работу. Через четверть часа мне удалось изобразить на стекле длинный прямоугольник. Перечеркнув его для верности ещё два раза поперёк, я без труда выдавила стекло. С лёгким звоном оно упало внутрь.
Вытащив все маленькие ключи, в том числе и ключи от «ягуара», я взяла их с собой, а остальные спрятала под подушку дивана в этой же комнате.
В притоне я играла в этот вечер с переменным успехом. Часа через два я опять принялась хвататься за голову, делая вид, что иногда забываю о голове, увлечённая игрой, а иногда забываю об игре изза головной боли. Надо было добиться того, чтобы мою головную боль они обязательно запомнили. Я выжидала болееменее заметного выигрыша, чтобы покинуть притон в соответствии со своими привычками, лишь в крайнем случае решив воспользоваться головной болью как причиной.
Мне повезло, я два раза подряд выиграла на один и тот же номер. Выиграла не так уж и много, по кучка жетонов передо иной издали выглядела вполне приличной. Я сгребла их, обменяла на деньги, подержалась за голову и вышла.
Чёрные бандиты молча проводили меня до вертолёта. Пилот послушно поднял вертолёт, и через несколько минут мы уже были на террасе.
Теперь мне предстояла чрезвычайно интенсивная деятельность.
Раздвижные двери диспетчерской были подогнаны идеально, но я всетаки обнаружила узенькую, миллиметра в два, щель между дверью и стеной. Приготовленный раствор — цемент с песком — я затолкала в эту щель пилкой для ногтей, начиная с пола, до такой высоты, насколько могла достать. К утру раствор должен затвердеть, так что двери не раскроются и понадобится какоето время, чтобы выколупать цемент.