Современный польский детектив
Шрифт:
У него, видать, не все дома были. — Ковальский пришел к тому же выводу, что и знатоки законов.
Если судить по этому завещанию, то с Ярецким действительно произошло что-то неладное.
Что же теперь будет, пан меценат?
У вас есть две возможности: либо взять опытного адвоката и постараться выиграть процесс, либо достичь полюбовного соглашения с Ярецкой. Насколько я понимаю, та сторона по определенным соображениям хотела бы избежать суда.
Понимаю! — Ковальский был не лыком шит.— Бабе невыгодно, чтобы попы узнали, что дароносицы им псих делал. Вот и хочет
Предположим, что вы правы.
А как бы это полюбовное соглашение выглядело?
Вы должны сделать у нотариуса заявление, где будет сказано, что ввиду явной ошибки Ярецкого вы не принимаете наследства. Тогда все наследует жена.
Соображаю. А они мне за это в ручку?
Именно так.
Если дадут сто тысяч, я соглашусь.
Хорошо. Я сообщу об этом поверенному Яредкой — адвокату Ресевичу. Он, кстати, тоже работает в нашей конторе. Если вы хотите, я могу пригласить его сюда.
Нет уж, лучше я с вами буду дело иметь. Дадут они мне сто тысяч?
Не знаю. Я бы не дал. Предпочел бы судиться.
— Ну а пятьдесят? — Первый запрос был, очевидно, «пробным шаром». Теперь Ковальский делал конкретное предложение.
Рушинский догадался, что и эта цена завышена.
Не много ли, пан Ковальский? Ведь вы, в сущности, получаете деньги ни за что.
А вот нет! За то, чтобы суда иписак не было. Вот как редактор тиснет на первой странице «Экспресса» этакую статеечку, тогда посмотрим, какой вид у них будет. В Варшаве на Воле есть еще один спец по медальончикам со святыми угодниками. Пекарняк его фамилия. Он тот час разошлет эту газетку по всем приходам Польши.— Ковальский неплохо разбирался в конкурентной борьбе изготовителей ритуальных предметов для костелов и решил использовать ее.— Ведь больше потеряет чернявая уродина, чем пятьдесят тысяч кусков. Иу что для нее эти деньги?
Я еще раз повторяю, пан Ковальский, мне в данном случае сказать вам нечего. Сейчас я иду к адвокату Ресевичу и передам ему ваше предложение. Подождите меня минутку.— С этими словами Рушинский покинул свои «апартаменты».
Слушай, Кароль,— разговор уже велся в боксе Ресевича.— У меня сейчас Ковальский. Он согласен пойти на мировую, но хочет пятьдесят тысяч.
Спятил! — коротко, но ясно выразил свое отношение к этому предложению адвокат Ярецкой.
А вы сколько предлагаете?
Когда я разговаривал с моей клиенткой, речь шла о десяти тысячах. Возможно, она согласится как максимум на двадцать. Но пятьдесят тысяч — это просто нахальство! Скажи ему, Метек, чтобы он выбросил эту дурь из головы.
Ковальский не дурак,— заметпл Рушинский.— Он прекрасно понимает, почему Ярецкая хочет избежать суда, и намерен использовать это.
—Тем не менее о такой сумме не может быть и речи. Я сам буду отговаривать клиентку.
—Как знаете. Я сообщу Ковальскому ваше мнение. Едва Рушинский переступил порог своего бокса, как
Ковальский спросил его:
Ну как? Согласны?
Нет. Они считают, что слишком много.
Сколько же дают?
Адвокат Ресевич говорил о десяти тысячах.
Ну, уж нет! Пусть я ничего
Каково же будет ваше последнее предложение?
Тридцать тысяч. И ни злотым меньше. Я отдаю им всю мастерскую, а они не хотят выложить даже этих нескольких тысчонок.
Хорошо. Я еще раз попытаюсь поговорить с адвокатом Ресевичем.— С этимп словами Рушппский поднялся и вышел.
Тридцать тысяч — очепь большая сумма,— сказал Ресевич.— Этот вопрос я один решить не могу. Я должен поговорить с Ярецкой. Пойду позвоню ей. Подождите меня.
Рушннский вернулся к себе:
—Нужно подождать. Ресевич ведет переговоры с Ярецкой.
Минут через пять в бокс вошел Ресевич.
Станислав Ковальский? — Ресевпч поздоровался с наследником.— Я только что говорил с моей клиенткой. Она согласна на тридцать тысяч. А вы, пан Ковальский, должны подписать нотариальное заявление об отказе от наследства.
Почему ж не подписать! Если денежки выложите, то подпишу что требуется.
Следовательно, договорились. Худой мир лучше доброй ссоры.— Адвокат вдовы, в сущности, был рад, что удалось избежать процесса, который обещал быть длительным.— Что касается срока, то лучше сделать все как можно быстрее. О деталях вы договоритесь с адвокатом Рупшнским. А сейчас прошу извинить меня, но я должен покинуть вас. Ничего не поделаешь — ожидает клиент.
Мне тоже не терпится,— сказал Ковальский после ухода Ресевича.— А ведь обобрали они меня...
Помилуйте, это ли не выгодная сделка! Тридцать тысяч — немалые деньги.
Ладно уж, подпишу. Только чтобы и вы тоже там, у нотариуса, были. Вы все проверите. Я этой черной ведьме не верю. Как начнет своими зелеными зенками буравить, так они, помощники нотариуса, обалдеют и понапишут все, чего она захочет. Я лишь тогда поставлю свою подпись, когда они вам в руки наличные выложат. А как будем выходить из конторы, вы мне их отдадите.
Спасибо за доверие,— усмехнулся Рушинский.
Я о вас много хорошего слышал. Вы одного моего кореша защищали. Он мог схлопотать пять лет, а получил только полтора года. Кореш рассказывал, что вы, пан меценат, так их всех разделали в судебном зале, так им раз-доказали, что и сам он начал думать, а может, и впрямь
не он обчистил тот чердак на Броней...
Припоминаю, Вавжинец Фабисяк.
Ну, и память у вас,— просиял Станислав Ковальский.
Л теперь, когда мы покончили с делом, скажите, только без вранья, каким образом вы узнали содержание завещания Ярецкого?
—Я и сам толком не знаю, пан меценат.
— Как это так?
— А так,— начал Ковальский.— Вернулся я домой в конце мая. Жена говорит — тебе письмо. Ну, думаю, опять какая-нибудь повестка. Вечно ко мпе цепляются: то на комиссию вызовут — почему, мол, не работаешь, а то снова в суд. Однако, гляжу, на этот раз что-то другое. Обычный почтовый конверт. Заказное письмо. Прочитал и вижу: кто-то разыграть меня надумал, одурачить захотел...
—Цело у вас это письмо?
—Оно со мной.— Ковальский вытащил из кармана пиджака уже изрядно замызганный конверт и подал адвокату.