Современный Румынский детектив

Штефэнеску Николае

— Вы давно знаете Ланге?

— Если позволите, я все изложу подробно. Я хочу это сделать быстро и кратко, чтобы избавиться от всего этого, чтобы покончить раз и навсегда. Я очень устал и еле держусь на ногах… В 1940 году — вот Виктор подтвердит… извините, я хотел сказать, что гражданин Виктор Андрееску может это подтвердить, — нас обоих отправили как стипендиатов в Берлинский университет. Он изучал физику и математику, я — философию и право. Когда началась война, его отозвали, чтобы послать на фронт. Но его профессор, восхищенный успехами студента, обещавшего стать незаурядным ученым, добился, чтобы ему дали отсрочку. А я, чтобы не возвращаться на родину, сделал иначе, Я поступил к ним на службу…

— К кому на службу?

— В секретную полицию.

— В качестве кого?

— Осведомителя. С тем чтобы наблюдать, что происходит среди моих коллег румын, а также и немцев. Немецким языком я владел в совершенстве, я знал его с детства… В 1943 году я стал понимать, что война добром не кончится. Профессор физики умер. Виктор получил диплом, и в Берлине его ничто больше не удерживало. Он уехал, и ему удалось попасть на родину. А я остался. Я больше не принадлежал себе. Я боялся, что на родину мне никогда не вернуться. Подождем, говорил я себе, посмотрим, как пойдут дела. Возможно, обо мне забудут, возможно, архивы будут уничтожены и я избавлюсь от этого проклятия… Вы меня спросите, почему я с самого начала вступил в эту игру? Из подлости, из страха. Я не хотел попасть на фронт. Мне было абсолютно все равно, кто с кем дерется. Я знал только одно — что сам я воевать не хочу, и был готов заплатить за это любой ценой. И я

заплатил. Фактически я расплачиваюсь только сейчас, но это не имеет значения… Потом в течение нескольких лет я перебивался как мог. Я был дворником, спекулировал на черном рынке, занимался грузовыми перевозками, сводничеством, был кельнером, актером и даже преподавал философию. Но в один прекрасный день, в 1948 году, я узнал, что от своего проклятия мне не избавиться никогда, что обо мне никогда не забудут и что каждый прожитый мною день находится на учете и обязательно наступит время, когда за него придется расплачиваться. В тот день я имел разговор с несколькими господами, которые напомнили мне целый ряд фактов, прекрасно мне известных, но о которых я хотел бы забыть, а в первую очередь — чтобы о них забыли другие. Я понял, что должен выбирать между судебным процессом, на котором предстану как агент немецкой тайной полиции — а эти господа сделают все, чтобы утопить меня окончательно, — и новой службой, теперь уже другим хозяевам, выглядевшим куда более осведомленными, чем прежние. Я сказал, что у меня был выбор. Фактически никакого выбора не было. Я подписал обязательство. Я снова получил деньги и… инструкции. Я должен был вернуться на родину, расположить к себе людей и воспользоваться этим. Должен был найти себе работу, все равно какую. И ждать. Это все.

Я вернулся домой и в течение трех лет жил совершенно спокойно. В 1951 году у меня был пятиминутный разговор. Теперь я должен был узнать, какова судьба моего бывшего товарища по Берлину — Виктора Андрееску. Узнать, конечно, тайно. Никакой спешки. Время есть, в моем распоряжении около полугода. Я все узнал. Виктор работал тогда в другом исследовательском институте. Но я не знал, что мне делать, кому передать информацию. Год спустя ко мне приехал другой человек. Я сообщил ему адрес Виктора. Он попросил меня и дальше вести наблюдение. Из газет я узнал, что Виктор принимал участие в конгрессе физиков в Берне и его доклад имел шумный успех. Это было в 1953 году. Далее ничего особенного не происходило, кроме этих кратких визитов, которые наносились мне два-три раза в год, вплоть до 1963 года. Тогда, к великому моему удивлению, мне было сказано, что я должен жениться, но не на ком я пожелаю, а на совершенно определенной девушке, которую мне укажут. Я спросил почему, а также и о том, уведомлена ли эта девушка о предстоящем браке и о моей деятельности. Мне ответили, что она ничего не знает и не узнает, что ее роль в этой игре будет определена позже. Она два года училась на физическом факультете, но учиться бросила, была талантлива, но со странностями. Все сводилось к тому, чтобы устроить ее на работу поближе к инженеру Андрееску… А если мне не удастся покорить ее сердце? Тогда будет видно. Тогда придумаем что-нибудь другое… Я стал изучать окружение Ирины. Должен честно признаться, что я не женился бы на ней, не будь вынужден это сделать. Она не в моем вкусе. Но это не имеет никакого значения. Я очень быстро понял, что информация, полученная мной, необычайно точна: Ирина действительно была и осталась существом странным, не похожим на других. Что бы ни случилось, она почти никогда не реагирует так, как другие, самые обычные люди. Я вовсе не хочу сказать, что она ненормальная. Я хочу только сказать, что в данном случае расхожие понятия к ней неприменимы. К ней нужно подходить с другими мерками, теми, что существуют в ее мире, ибо она живет не в том мире, в котором живем мы. Таким образом, я весьма скоро понял, что не смогу войти в ее жизнь, как входят в жизнь обычной женщины, за которой надо вначале ухаживать: приглашать в кино, в театр, вести дело медленно и банально, сегодня один комплимент, завтра другой, сегодня пожатие руки, завтра телефонный звонок. И так тянется по крайней мере месяц. Нет, с Ириной нужно было вести себя совсем по-иному. Сразу же после знакомства с ней, на следующий же день, если не ошибаюсь, я позвонил по телефону и без всяких обиняков спросил, хочет ли она быть моей женой. Она была удивлена такой стремительностью, но ответила «да». Я не знаю и не хочу утверждать, что именно мое поведение, немного неожиданное и необычное, обеспечило мне успех, возможно, что одиночество, в котором она жила и, надо заметить, продолжала потом жить, вынудило ее дать согласие, этого я не знаю, но факт тот, что мы поженились.

После этого события стали развиваться быстрее. Я получил задание переехать из Бухареста в провинцию и постараться занять место юрисконсульта в институте, где вскоре я и начал работу. У меня были очень широкие связи, и сделать это мне не стоило большого труда. Конечно, Ирина не была в восторге от переезда, но я заронил идею, что там-то она в сможет работать по специальности, к которой лежала ее душа… Мы переехали, я получил прекрасную квартиру и, как это было предусмотрено заранее, встретился с Виктором. Я бы солгал, сказав, что эта встреча не взволновала меня. Ведь у нас за спиной было столько лет, прожитых вместе, столько воспоминаний, была дружба… было и предательство. Говоря откровенно, я был взволнован. Честное слово. Но это касалось только меня самого, моих мыслей, и вовсе не касалось тех задач, которые ставились передо мной. Нет. Я действовал как автомат. Я достаточно старался, чтобы вытравить из памяти такие устаревшие понятия, как человечность, любовь, дружба и все такое прочее. Устроить так, чтобы Ирина работала рядом с Виктором, не составляло большого труда. Не знаю, было ли так задумано с самого начала, чтобы они вступили между собой в связь. Вряд ли, это было бы уже слишком. Но факт тот, что они полюбили друг друга, а это было мне на руку. Хотя и не могу сказать, что так легко столько лет корчить из себя идиота. Но предстояло, пожалуй, кое-что и потруднее. Однако я знал: без необходимости нельзя задавать слишком много вопросов. Разумеется, я сообщил об изменившемся положении вещей и получил ответ, что в связи с этим будет принято решение.

Я уже не помню, кому первому пришла в голову мысль споездке за границу, но мы все приняли ее с восторгом.

С их стороны это было искренне, с моей — нет. Я боялся. Могло случиться так, что хозяева мои ее не одобрят и я попаду в сложное положение. Нужно было придумать достаточно благовидный предлог для того, чтобы, не вызвав никаких подозрений, разрушить этот план. Это с одной стороны. С другой стороны, я боялся, что не получу выездную визу. Я никогда не скрывал, что учился в Берлине, да и не мог бы этого скрыть. Всем было известно, что на родину я вернулся довольно поздно. К моему удивлению, и с той, и с другой стороны, если можно так выразиться, все обошлось благополучно. За границей мне нужно было позвонить по телефону, что я и сделал. Я встретился с человеком, свободно разговаривавшим по-румынски, которого до того никогда не видел. Он вручил мне два фотоаппарата специальной конструкции. Один я установил в комнате Виктора, другой в нашей комнате. На всякий случай. Откуда мне было знать, где они будут встречаться? Неожиданно во мне проснулась непреодолимая страсть к различным музеям, памятникам… Я стал часто уходить один и в самое необычное время. План полностью удался. Человек, с которым я встречался, пригласил Виктора и поставил его перед дилеммой: или он передает свою работу, которая, как я им докладывал, еще не закончена, но это не столь важно, или будет поставлен в известность супруг, мало того, общественность тоже будет осведомлена… Я знал, что никаким другим путем Виктора сбить с толку нельзя. О деньгах не могло быть и речи. Лично я сомневался даже в том, что и этот план удастся, о чем я в соответствующее время даже предупреждал. Я не предполагал, что Виктор может уступить. Но мне даже в голову не приходило, что он попытается действовать на свои страх и риск. Я думал, что он попытается все открыть властям, но был абсолютно уверен, что Ирина воспрепятствует этому. Этого она бы не перенесла. Она… да, да, несмотря на все, что случилось, она абсолютно честный человек.

Сначала,

когда я узнал о так называемом исчезновении работы, я тоже попался на эту удочку. Я решил, что не я один пытаюсь завладеть работой. Я был в полной растерянности, потому что провал с работой так или иначе отразился бы и на мне. Поэтому я решил ни о чем не сообщать и дать возможность событиям развиваться самим по себе. Я лишь тогда немного успокоился, когда узнал, что у Виктора сохранились все черновики. На худой конец, и это было неплохо. Сразу же, как только мы приехали в Мамайю, Ланге, который прибыл двумя неделями раньше и с которым я уже встретился, изложил свой: план. Конечно, он изготовил несколько копий негативов; потому что вовсе не был уверен в Викторе. Я ему сказал, что его план с самого начала мне не очень понравился. На что он ответил, что другого варианта предложить не может. Тогда-то я подумал, не шантажирует ли он и меня… Это я должен был ему гарантировать, что работа не фальшивая, а если она таковой окажется, то достать подлинную работу. Но когда Виктор совершенно откровенно рассказал мне всю историю, вплоть до того, что он намеревается подсунуть ложный проект, это было как разорвавшаяся бомба. У меня в распоряжении было слишком мало времени. Я решил поставить все на единственную карту. Я понял, что игра долго продолжаться не может. В конце концов круг должен был замкнуться вокруг меня, а я прекрасно знал, что пойманному шпиону ничто не поможет. Помочь может только он сам себе, и то капсулой с ядом. Вот и все. Если предположить, что Виктору удастся провести Ланге здесь, то совершенно очевидно, что подделка тут же откроется, когда он вернется домой. Следовательно, оставалось только одно: украсть у Виктора черновики, предварительно сняв с них фотокопии. Черновики надежнее всего. Я рассчитал, что на это мне понадобится десять минут, а самое подходящее время — когда Виктор отправится вечером на свидание с Ланге. Все получилось даже проще, чем я предполагал. Возможно, что уж слишком просто, и я даже спрашиваю себя теперь: а не вы ли способствовали этому? Но я понимаю, в моем положении не задают вопросов.

В конце концов я завладел черновиками. Через час у меня должно было быть свидание с Ланге. Я бы мог передать ему эти черновики. Но это значило бы, что он уедет, а я останусь здесь. Что будет, подумал я тогда, если все произойдет наоборот? Если уеду я, то для меня это будет концом длинного и тяжкого, тернистого пути, а господин Ланге пусть остается здесь… Я знал, какая фотография у него в паспорте. Я сфотографировался в частном ателье. Это мне стоило дорого. Заменить одну фотографию другой для меня проблемы не составляло. Когда-то и мне довелось учиться в специальной школе, так что я смыслю в этих делах… Разговор с Виктором меня чрезвычайно ободрил, ведь я перед всеми мог выступать как обманутый и потерявший от этого рассудок муж, которого поразило неожиданное известие. Самоубийство в данном случае вполне оправданно. Конечно, изобразить все это не так-то легко, но выбора у меня не было, решительно никакого. Оставаться здесь было нельзя, меня быстро разоблачили бы.

Ланге явился на встречу совершенно вне себя. Он мне рассказал все. Не знаю, понял ли он, что Виктор пытался подсунуть ему фальшивку. Это меньше всего его занимало. Я думаю, что нет, я даже уверен, что он ничего не понял, потому что метал громы и молнии в адрес женщины, которая напала на него. «Как это я не предусмотрел, — рычал он мне в лицо, — что их может быть двое?» Я-то сам давно уже смекнул, но остерегался сказать об этом. И вполне понятно почему. С одной стороны, я не хотел, чтобы он потерял уверенность во мне и в успешном завершении дела, а с другой стороны, я вовсе не считал эту француженку столь опасной. Не знаю почему, но у меня сложилось впечатление, что эта Элен только прощупывает почву… По правде говоря, делала она это смело. Я как-то днем застал ее в комнате Виктора, так она, чтобы выйти из неловкого положения, откровенно дала мне понять, что провела с ним ночь… «Так что же теперь мне делать? — наступал на меня Ланге. — Как я вернусь домой? Что положу шефу на стол? Получив такое задание, никто не имеет права возвращаться с пустыми руками». Я успокоил его, заявив, что все черновики работы у меня и спрятаны в падежном месте. Нужно только отправиться туда и забрать их. Я сказал, что поеду на своей машине, чтобы не вызывать подозрений. Мы поехали. На шоссе, минут через двадцать, я остановился под предлогом, что барахлит мотор. Вышел из машины и его попросил тоже выйти, чтобы последить за мотором. Остальное было не так уж сложно. Сначала я оглушил его, потом задушил. После этого надел его пиджак, носки, туфли — вообще все, потому что мы с ним примерно одного роста… Завершить все должен был несчастный случай. Я усадил его за руль, облил бензином и, сев рядом с ним, повел машину. Вспомнив, чему научился в годы войны, я развил большую скорость и выпрыгнул из машины на полном ходу. Возможно, это покажется странным, но, конечно, не вам, вы ведь и сами знаете, что это сделать можно, а если еще и повезет, так и остаться невредимым. При мне было все необходимое: паспорт, бумаги, ключи от машины. Я знал, что у него чемодан в отеле, но туда я проникнуть не мог, да чемодан меня и не интересовал. Билет на самолет оказался при нем, а этого мне было достаточно…

Вэляну замолчал. Казалось, он припоминает, не забыл ли чего. Наконец он устало пожал плечами:

— Не думаю, чтобы я что-то забыл. Во всяком случае, ничего существенного. Я бы хотел вас попросить только об одном: не могли бы вы мне сказать, какую мелочь я упустил, как вы пишете в своей записке, благодаря чему я имею удовольствие видеться сейчас с вами.

Майор Морару усмехнулся.

— Можем, гражданин Вэляну, можем… Так-так, какая, значит, мелочь… Знаете ли, я ошибся, когда писал записку. Конечно, я ошибся. Ведь на самом деле речь идет о целом ряде мелочей. Например, вы пренебрегли скоростью… Впрочем, начнем по порядку. Только заранее и тщательно облитый бензином труп мог так пострадать от огня по сравнению с машиной, которая почти совсем не обгорела, потому что бензин был на исходе. Об этом вы не подумали. Это было началом всех подозрений… Конечно, и вскрытие обнаружило истинную причину смерти. Но нужно было узнать, кто же убитый. На безымянном пальце левой руки было обручальное кольцо. Я снял его с трудом. На внутренней стороне кольца можно было прочитать: «Ирина» и дату. Все верно, адвокат Вэляну был женат, жену его зовут Ириной, и дату их свадьбы установить со всем нетрудно. Только кольцо это было слишком узким, а на пальце оставался глубокий след от более массивного кольца, которое носилось много лет. По всей вероятности, это то самое кольцо, которое теперь на пальце у вас, гражданин Вэляну… Дальше все шло гораздо быстрее. Мне было известно, что Ланге находится в Румынии, ведь он наш старый знакомый. Когда я понял, что убитый вовсе не Серджиу Вэляну, стало вполне вероятным, что Серджиу Вэляну и является тем человеком, который убил Ланге, если будет доказано, что убитый действительно Ланге. У нас были фотографии, некоторые сделаны совсем недавно. Но в них не было необходимости. Мы располагали более простым способом. Есть человек, который прекрасно знает Ланге, встречался с ним и видел его всего несколько часов назад. Более того, ему даже пришлось бороться с ним.

— Виктор! — воскликнул Вэляну. — Это он опознал его.

— Нет, — спокойно возразил майор, — Речь идет не о товарище Андрееску.

— Значит… Ага! Вы и ее поймали? Француженку тоже накрыли?

— Да. Она опознала Вольфганга Ланге. И знаете, как она это сделала? Очень просто. Женщина всегда остается женщиной… Она знает каратэ, ей известно все, что вам угодно и неугодно, но иногда она выходит из тяжелого положения чисто по-женски: она кусается. Во время схватки она прокусила Ланге плечо до самой кости, и этот укус в нужный момент все поставил на свои места. Переместить укус было нельзя. Оставалось только увидеть его на плече Ланге. Вот и все, гражданин Вэляну! Остальное, как вы сами понимаете, обычное дело… Шансов у вас не было никаких. Если вы добрались до самолета, так это роскошь, которую я себе позволил. И не столько по отношению к вам, сколько по отношению к товарищу Андрееску… Я хотел, чтобы вы дали показания в его пользу, но чтобы это было как можно позднее. Я хотел, так сказать, поварить его в собственном соку… Не смотрите так удивленно на меня. Да, да, сами о том не подозревая, вы дали показания в его пользу. Большего вам знать не следует. Но вы должны кое-что добавить: мне не ясен момент, как между Ланге и француженкой возник конфликт? Мне хотелось бы знать, не приходилось ли вам или Ланге работать когда-нибудь с этой француженкой?