Современный Румынский детектив
Шрифт:
Собственно говоря, он меня выставил за дверь. Впрочем, мне не в чем его упрекнуть — я пришел к нему не с тем, чтобы засиживаться до бесконечности.
Должен сказать без ложной скромности, что я достаточно опытный сыщик. Я люблю свое ремесло хотя бы за то, что общение с теми, кто прямо пли косвенно проходит по тому или иному делу, дает мне массу наблюдений — социальных, психологических, нравственных… Еще недавно, не скрою, все это мне казалось важным и с несколько, может быть, странной точки зрения: я мечтал стать писателем. С
Я шагаю по улице и строю догадки: «Наверняка в свое время Паскару был владельцем какого-нибудь питейного заведения или же торговал зерном». Я роюсь в памяти в поисках каких-нибудь мелочей, подробностей, которые бы говорили о роде занятий дяди Кристиана Лукача. Я вспоминаю фотографию, висящую над буфетом, вензель на фронтоне дома…
«Да что ты привязался к этому типу?! — одергиваю я себя. — Ты пришел незваным в его дом, принес ему горестную весть и, кроме всего прочего, нагрузил его похоронными хлопотами».
Иногда у меня бывают приступы самокритики. Вот и сейчас, если бы я не прикинулся, что не знаю о существовании его сына, я бы мог завести речь о лишении Кристиана Лукача права на наследство. Вернее всего, Паскару и сам ждал, что я заговорю об этом, и потому так поспешно выставил меня за порог.
«Одно ясно, — говорю я себе, — Милуцэ Паскару знает, как надо разговаривать с представителями милиции. Отвечает строго на вопрос, и ни о чем другом — ни слова… Лишнего из него не вытянешь».
Проходя мимо телефона-автомата, я захожу в кабинку. Как это ни странно, телефон исправен и не заглатывает почем зря монеты. Набираю номер городского угрозыска. Мне отвечает сам Поварэ. Утверждает, что бесконечно рад услышать наконец мой голос.
— Где тебя носит? — осведомляется он.
— Да все с этим самоубийством…
— Ничего не прояснилось?
А черт его разберет… Слушай, ты нашел мою записку? Узнал, о чем я тебя просил?
— Да. Записывай.
— Погоди, достану ручку… — Я прижимаю телефонную трубку плечом, достаю из кармана ручку и записную книжку. — Я тебя слушаю, Поварэ!
— Ты удивишься, до чего я обязательный человек! — умиляется самому себе Поварэ. — Ставру Петронела действительно жила прежде в общежитии, но вот уже несколько месяцев, как она сняла на проспекте Друмул Таберий однокомнатную квартиру у некоего Радовану Михая, инженера-строителя, уехавшего в длительную командировку за границу.
Он
— Порядок, — благодарю его я. — Неужто ты навел справки и в Институте декоративного искусства?!
— Представь себе! Кристиан Лукач учился в классе художника Валериана Братеша. Профессора можно застать в институте до четырнадцати часов ежедневно.
— Ты не человек, а золото!
— Не хватает только, чтобы ты на мне пробу поставил!
— Еще один вопросик…
— Валяй, — соглашается на радостях Поварэ, — вопросик за вопросиком, глядишь, ты мне и какое-нибудь серьезное задание доверишь.
— Поинтересуйся у нас в угрозыске, в отделе борьбы со спекуляцией, нет ли у них в производстве какого-нибудь дела, по которому проходит некто Франчиск Могуряну и в связи с которым вызывался для дачи показаний Паскару Милуцэ, проживающий по адресу улица Антим, дом триста пять. Если такое дело имеется, узнай, в чем его суть. Записал? А я иду в институт и поговорю с Братешем…
— Есть! А если тебе будет звонить невеста, ей что сказать?
— Что я погибаю от тоски по ней!..
8
Секретарь декана, пожилая, скромно, но со вкусом одетая дама, любезно предлагает мне подождать:
— Садитесь, пожалуйста. Товарищ Братеш с минуты на минуту кончит занятия, — и, посмотрев на часы, уточняет: — Не позже, чем через десять минут.
Чувствуя себя, как школьник перед учительницей, я присаживаюсь к длинному столу, занимающему почти всю комнату. Могу себе представить, сколько заседаний было проведено за этим столом, сколько перлов красноречия израсходовано впустую!
Сквозь высокие окна проникает в комнату свет погожего, тихого осеннего дня.
Честно говоря, я несколько волнуюсь перед встречей с Валерианой Братешем. Дело в том, что мои познания в области изящных искусств носят чрезвычайно приблизительный характер. На выставку меня и силком не затащить. И не потому только, что времени всегда в обрез, просто меня не так тянет к живописи, как, скажем, тянет к книгам. Тем не менее имя Валериана Братеша мне хорошо известно. Мне даже кажется, что однажды я видел в театральной программе его фотографию и размашистый автограф под несколькими словами обращения к зрителям. Впрочем, я могу и ошибаться.
Я был погружен в свои мысли, когда ко мне подошел не первой молодости мужчина в безупречно элегантном костюме.
— Не вы ли меня дожидаетесь? Я — Валериан Братеш.
Прежде всего мне бросилась в глаза изящная простота, с которой он держался. Он улыбался мне дружески и открыто.
— Мы могли бы где-нибудь с вами поговорить… спокойно?
Он оглянулся через плечо на секретаршу и сказал ей подчеркнуто вежливо, почти с нежностью:
— Жанетт, я поговорю с товарищем в кабинете Мазилу.