Современный румынский детектив
Шрифт:
— Ты что-то затаил в душе!
— Чепуха… — Димок потянулся до хруста суставов. — Скверная погода, чтоб ей пусто было!
Силе продолжал его разглядывать, и вор сказал раздраженно:
— Чего уставился, человека, что ли, не видал?
— Ты разве человек?
— Послушай, дорогой, если тебе тошно, иди пройдись. Мне не до юмора. — Димок переменил тему: — Не видишь — газ погас. Дай-ка спички, сварю кофий…
Силе протянул ему коробок. Димок чиркнул несколько
— Дьявол! Все к одному! Что будем делать? Сидишь как дурак на именинах…
— Жду, Митря. — Чего?
— Отдыха в твоей берлоге.
— Какой берлоге, будь ты трижды счастлив? Глаза Беглого сверкнули. Он сказал сдержанно:
— О которой ты мне говорил у Тасе Попеску. Где нас всю жизнь никто не унюхает. Примерно так ты выступал, когда упрашивал взять тебя с собой.
— Да неужели?
— Не играй с огнем, Митря!
Вор ковырял палкой потухшие угли. Глянул на Беглого и поднял руки вверх.
— Сдаюсь!
— Повторяю, не играй с огнем!
— Дя Силе, золотой ты мой, — предусмотрительно отступил Димок, готовый спастись бегством, — я тогда баки тебе заправлял.
_ Что-что?!
— Натрепался.
Беглый потемнел лицом и поднялся со сжатыми кулаками. Недоносок сиганул в дождь. Он спрятался за скалу, не спуская глаз с Профессора.
— Запомни, Челнок, я тебя прикончу!
Челнок промок до нитки и дрожал как осиновый лист, но не смел приблизиться.
— Прости меня, дядя, не наври я тогда, ты бы меня не взял.
— А о том, что я ради тебя подставляюсь, ты не подумал?
— Я…
— Что сам чуть не сорвался, когда ты повис на одной руке, забыл?
— Что ты, дядя, такое не забывается!
— Ради чего я все это делал, Митря? Ради твоих красивых глаз? Чтобы нюхать твои ходули по ночам? Выходит, я держу корову, а ты ее доишь!
— Расплачусь я, господин профессор, сквитаемся! Все, что наворую, — твое. Пашой заживешь, в ус дуть не будешь!
— Митря, Митря!
— Другого выхода у меня не было, пойми ты это. Теперь я пуст, но подфартит же и мне когда-то! Озолочу тебя, дай срок, один бы только взломчик сделать!
— Ты еще и дурак к тому же!
— Почему, дя Силе? Без казны — хана. На что жить? Совать же надо налево и направо…
Беглый задумался. Димок почувствовал слабинку и затараторил:
— Сам ты воровать не умеешь, это трудная профессия. Тебе нужен посредник. Так, что ли?
Силе показал ему спину:
— Заходи, черт с тобой!
— А не вдаришь?
— Ты говорил, что тебе ндравится.
— А вдруг ты переборщишь, да и уложишь! Бей лучше словом…
— Заходи. Разорви кошелку
— Нам нужна казна, паря, большая казна. Хозяина фатеры надо подмазать, чтоб не чирикал, робу надо — по ней же встречают, рисовальщики три шкуры за одну печать сдерут…
— Ты говорил, завяжешь.
— Чего только человек не сболтнет! Я бы завязал, да на что жить? Разве пенсию назначат…
Силе покачал головой.
— Всю жизнь ты, Митря, воровал, а толку?
— Что поделаешь?
— Ничего не прилипло, все равно гол как сокол!
— Вор в бедности подохнет, не знаешь, что ли?
Он примостился в уголке, мокрый и грустный. Беглый потер подбородок:
— Ты знаешь, за что я сел? — Нет.
— Врешь, тебе Трехпалый сказал. Я убийца, Митря.
— Бывает.
— С тех пор как свет стоит… Убил за… Одним словом, судьба. Шесть лет просидел вместе с ворами да бандитами, набрался такого, чего другой за всю жизнь не — наберется, но достоинство человеческое сохранил.
— Что такое достоинство? От него не разбогатеешь, помяни мое слово. Говорят, ты человек ученый. А на что она, наука? Грош ей цена в базарный день.
— Найду я себе работу.
— Чего?! Повсюду разослали твое фото. Тут же возьмут.
— Лягу на дно до поры. Есть у меня друзья, коллеги. А там видно будет…
Челнок скептически пожал плечами.
— Бог не выдаст — свинья не съест.
— Так что давай: я — направо, ты — налево!
— То есть распускаем кооператив?
— Каждому свое, Митря.
— Господин профессор!
— Наши пути расходятся.
— Неладно, господин профессор, неладно! Пока к месту не прибились, нельзя расставаться. Вдвоем легче, четыре глаза видят зорче! Не будь меня, продал бы тебя Каиафа — подметальщик, верно? До Бухареста путь далекий, как его пройти в цыганской робе? Сразу мусора рюхнут, и часа не пройдешь! Дома, в Рахове, другое дело! Народу тьма, можно и затеряться.
Беглый смягчился.
— По — своему ты прав.
— Вот именно!
— Дойдем вместе до столицы, а на Северном вокзале — мы друг друга не знаем. Но пока мы вместе, чужого не тронь, Димок! Запустишь руку в карман ближнего — задушу на месте!
— Идет, господин профессор, записываюсь в праведники.
Дождь перестал, но тучи мчались за беглецами, готовые напасть на них в открытом поле. Четыре голые ступни оставляли глубокие следы на склоне оврага. Беглый то и дело поскальзывался, шлепался. Ели протягивали ему руки, и он стряхивал с них воду на голову Челноку.