Современный югославский детектив
Шрифт:
Но спасенье пришло так же неожиданно, как и волна. Через какую–то десятую долю секунды, которая показалась мне годами, я был выброшен на песок, как ненужная тряпка, избитый, жалкий, наглотавшийся воды.
— Что за чудо барахтанье в море! — услышал я голос Кэт, которую волна выбросила неподалеку.
— Да, прелестно, — пробурчал я, выплевывая морскую траву, — и все–таки остаток своих дней я бы с большей радостью провел в Сахаре.
— Как вам угодно! — согласилась Кэт и потянулась всей своей изящной фигуркой, уже
Мы возвращались на место своего временного пристанища, осторожно и аккуратно прокладывая тропку среди множества тел, заполнявших пляж. Это было нелегким делом, ибо каждый неверный шаг порождал протесты, проклятия, рыдания или воинственные возгласы.
Кто–то опять похлопал меня по плечу.
— Вы не видели моей супруги? — спросил человек с цыплячьей грудью.
— А вы ее там не нашли?
Он качал головой и внимательно смотрел на мой рот, ожидая решения своей проблемы.
— Тогда поищите там! — указал я пальцем через плечо в сторону океана.
— Невозможно!.. Это невозможно! — услышал я за своей спиной его комментарий, который, однако, не произвел на меня ни малейшего впечатления.
Мы нашли свой оазис, и я опустился на песок. Раскинул руки и ноги на все четыре стороны света. Я был утомлен.
Слышал, как Кэт ворчала, что я невыносимый, скучный брюзга и что она никогда больше не поедет со мной купаться, но меня это не трогало. Я чувствовал, что погружаюсь в сон.
— Шеф, — донеслось до меня словно издалека. Затем голос, сопровождаемый потряхиванием правого — или левого? — плеча, стал громче. С трудом я открыл один глаз и встретился со взглядом секретарши. Ее лицо едва не касалось моего.
— Кэт, ну как вы можете?!
— Шеф!..
— Замолчите!
— Шеф, там…
Голос ее дрожал процентов на тридцать от страха.
— Что случилось?
— Там!..
— Что–то пропало?
— Ничего не пропало! Наоборот… Кое–что лишнее!
— Ох!
— Шеф!
— Ну что лишнее?
— Палец! Палец ноги!
Я снова закрыл глаз.
— Кэт, я не люблю глупых шуток!
Моя секретарша не сдавалась.
— Его схватила собака… Грызет и тащит… Ой, не могу этого видеть!
— Кого? Кого схватила собака?
— Палец!
Я засмеялся, не открывая глаз.
— Ну и что? Пусть ее прогонят… эту собаку! Или еще проще… пусть уберут ногу! Из–за этого вам не следовало бы меня…
— Не прогонят… Я не думаю, что это можно сделать… убрать ногу! Такие не в состоянии шевелить ногой или отгонять собак! Ведь это труп!
II
В вышине парил рекламный шар, призывающий нас усладить свою жизнь освежающими конфетами «Унифрикс», из транзистора ревел Элвис Пресли, какой–то малец во всю глотку звал маму, а моя секретарша поминала покойника.
— Там, — указывал ее палец, из–за чего во мне опять пробудилась тетушка Полли… Кэт не задумывалась о тетушке Полли. Для нее важнее
Я вскочил и водрузил на нос очки. Затем посмотрел в направлении, куда неприлично указывал палец моей секретарши. И похолодел, невзирая на палящее солнце.
Псина, по всей вероятности жившая под покровительством Лиги Наций, поскольку в ней соединилось по меньшей мере с десяток пород, остервенело тащила из песка палец с красным ногтем. При этом она фыркала, урчала и махала хвостом.
Я оглядел находившихся поблизости людей, особенно тех, кто сидел, лежал или стоял рядом с местом, где орудовал бесстрашный четвероногий, но никто не обращал на собаку никакого внимания. Ближайший к ней дебелый колосс в псевдоморской белой фуражке, надвинутой на левое ухо, сидел спиной к месту происшествия, создавая псине даже приятную прохладу. Увлеченный игрой на губной гармонике, которую огромными ручищами затолкал в пасть, обросшую усами и бородой, он не замечал происходящей возле него драмы. Остальные несколько тысяч отдыхающих развлекались каждый на свой лад или бессмысленно таращились в пустоту, равнодушные ко всему, что их не касалось.
Палец, с которым возилась собака, по–видимому, не принадлежал никому из окружающих. Палец был частью ноги, а нога — частью тела, засыпанного песком. Владелец пальца не реагировал на постоянные укусы агрессора и удары, которые наносила ему собачонка то правой, то левой лапой. Все говорило о том, что кусок мяса, прикрытый загорелой кожей и украшенный ярким ногтем, принадлежал кому–то, относящемуся к категории усопших. Иначе говоря — трупу.
— Я же говорила вам, что там труп! — шептала мне на ухо Кэт, судорожно впившись ногтями в мою ладонь.
Я не люблю, когда мне мешают размышлять, и еще меньше, когда навязывают выводы, к которым я прихожу самостоятельно с помощью научных методов дедукции.
— Знаю! Нечего трубить об этом всему свету! — отрезал я мрачно.
Кэт посмотрела на меня с удивлением.
— Неужели мы оставим это при себе?
— Что? Палец?
Она презрительно скривилась, что испортило ее вздернутый носик.
— Тайну! — пояснила она.
— Какую тайну?
Она указала на собачонку, которая дважды воинственно тявкнула и, вытянув хвостик, сделала стойку, вне всякого сомнения возмущенная человеческим экстремизмом.
— Папа, ну чего она так лает? — захныкал ребенок без каких–либо признаков одежды и прильнул к музыкально одаренному моряку. Тот немедленно отложил или проглотил — отсюда не было видно — свою гармонику.
— Кто, Росамунда?
— Собака… та… противная, большая, нехорошая! Я ее боюсь!
Росамунда забралась на колени к отцу, а он повернул голову, чтобы увидеть, о какой зверюге идет речь.
— Она укусит меня… — капризничала девочка, начав всхлипывать. — Прогони ее!