Совсем другая любовь
Шрифт:
Только сейчас Майкл вдруг осознал, что на теле Джеймса совсем не было мешающих волос. Как, впрочем, и на теле самого Майкла и остальных ребят — видимо, что-то добавляли в пищу, потому что вся лишняя растительность незаметно исчезла сама собой примерно через месяц его прибытия на базу. Вряд ли, конечно, наличие волос остановило бы его сейчас, но всё-таки лизать и касаться губами мягкой бархатистой кожи было очень приятно. Как-то вышло само собой, что язык сам собой скользнул ниже и дальше. Джеймс при этом едва не подпрыгнул, вскрикнув, и тут же зажав себе рот рукой.
Майкл довольно улыбнулся и развернул Джеймса спиной.
Джеймс сам расставил ноги пошире, облегчая Майку доступ, чем он и воспользовался, огладив крепкие ноги. Маклейневские ягодицы удобно легли Майклу в ладони, и не было сейчас ничего правильнее, чем чуть развести их в сторону. Тело Джеймса ждало ласки, вход его был расслаблен и приоткрыт, а сам он тихонько застонал, когда почувствовал дыхание Джеймса на вспотевшей ложбинке. Майкл сжал крепче пальцы и потянулся языком к дырочке.
Джеймс замычал, вцепившись зубами в свою руку и схватился за член, пережимая его у основания. Колечко мышц под языком конвульсивно сократилось, и Майкл недолго думая сунул в него палец, оттягивая вниз, раскрывая для себя, и провел языком по внутренней влажно блеснувшей стенке.
Бедра Джеймса заходили ходуном в неконтролируемой попытке то ли трахнуть воздух, то ли насадиться на язык и палец. У Майкла же потемнело в глазах от возбуждения. Он толкнул палец глубже, согнул его и сунул язык в растянутое отверстие на всю длину.
Тело Джеймса отозвалось на ласку неожиданно мощно. Маклейн поднялся на носки, едва не соскользнув с пальца и Майклу пришлось согнуть его, заставляя Джеймса снова опуститься на пятки, вскрикнув в голос.
Продолжив вылизывать Джеймса изнутри, Майкл не испытал ни намека на отвращение. Наоборот, конвульсивное сокращение мышц, глухие стоны, сбитое дыхание Маклейна распаляли и оставляли в голове единственную мысль — прошлый оргазм Джеймс больше не будет считать лучшим.
— Майкл! — в какой-то момент вскрикнул Джеймс жалобно. — Всё хватит! Остановись… — прошептал, задыхаясь. — У меня сейчас яйца лопнут и колени отвалятся. Пойдем в кровать.
Он обернулся на него, посмотрел умоляюще и со стоном снялся с пальца.
— Пойдем, — повторил с мучительной гримасой. — Трахнешь меня наконец.
— Чтобы ты сразу кончил? — уточнил Майкл и развернул Джейма к себе лицом. — Нет, — он покачал головой. — Трахни меня. Сейчас. В рот. Давай…
— Да твою же… — выдохнул Джеймс, когда Майкл поймал губами его член, но оборвал сам себя мощным толчком бедрами.
Как оказалось, делать минет самому и позволить себя поиметь — две огромные разницы. Джеймс был в таком запале, что щадить Майкла не стал, сразу вгоняя член так глубоко, как только мог. Как Майкл ни старался, он всё равно и закашлялся, и подавился, но это ровным счетом ничего не изменило — как он и просил, Джеймс трахал его в рот, придерживая за затылок. И в конце концов неприятные ощущения отступили. Майкл смог расслабиться, задышал носом и дёрнулся, когда Джеймс благодарно застонал.
Майкл принял в себя последний толчок, терпеливо переждал, когда Джеймс расслабится и только тогда снялся ртом с начавшего терять твердость члена. Поднял на Джеймса глаза, а затем поднялся сам. Затем потерся щекой о щеку, шумно выдохнул и поправил в штанах ноющий член.
— Теперь и умереть не страшно, — слабо улыбнулся
Он с трудом нагнулся, чтобы надеть штаны и потому не мог заметить, как Майкл изменился в лице.
В голове снова прозвучали слова мистера Бакстона, а память услужливо воскресила день аварии, в которую они попали с Селен.
— Не страшно? Да, наверное… — глухо произнес Майкл. — Страшно жить после. Когда человек ушел, а ты остался, не понимая, зачем так упрямо продолжает биться сердце…
Джеймс, до этого сражавшийся с ремнем и своими трясущимися пальцами, замер и поднял на Майкла глаза.
— Прости… — выдохнул он. — Ляпнул чёрте что, не подумав… — он взял Майкла за руку и притянул к себе. — Знаешь, почему люди заводят собак? Зная, что они обязательно умрут через каких-то десять-пятнадцать лет? Потому что пусть даже она будет рядом недолго, но то время, что ты провел рядом с ней — прекрасно. Важно не то, что Селен ушла, — продолжил он, помолчав. — Важно то, что она была у тебя. Ты делал её счастливой и сам был счастлив. Да, это закончилось внезапно и больно. Но это ведь лучше, чем если бы этого не было совсем…
— Знаешь, я бы понял, если бы всю эту чушь сказал тот, кто не терял. Кто не любил и не хоронил, кто еще не снял розовые очки, — отозвался Майкл, смерив Джеймса долгим и, черт возьми, непонимающим взглядом. — Я согласен, Джеймс, жизнь продолжается. И надо хоть как-то пытаться прожить ее счастливо. Но неужели… неужели ты бы не отдал все, что у тебя есть, за одну единственную возможность увидеть любимого человека живым? Обнять? И сказать все, что вы не сказали друг другу?
— Отдал бы, Майкл, — вздохнул Джеймс. — Если бы это было хоть в чьей-нибудь власти. И если бы тем самым я не сделал любимому человеку еще больнее. Но знаешь, это очень даже здорово, что люди не могут и никогда не смогут возвращать людей с того света. Потому что никогда не придется выбирать между теми, кого мы любили, и теми, кого любим.
— Выбирать? — неверяще протянул Майкл. — Да ты счастливчик, Джеймс, не теряешь надежду, молодец! А если ты о нас… Я не люблю тебя, — припечатал он, глядя на Джеймса в упор. — И никогда не полюблю, — твердо закончил он, не отводя взгляд.
Он еще хотел добавить банальное "прости", но потом решил, что извиняться ему не за что. Жестокие, но правдивые слова не вырвались случайно или сгоряча. Проговаривая каждое из них, Майкл понимал, что делает. Уму ведь непостижимо, чтобы Джеймс его еще и жизни учить начал! Точнее, не жизни, а любви. Джеймс, который сам бесконечно витает в облаках! Джеймс, который еще живет в воздушных замках со своей бесконечной верой в жизнь и людей! Так пусть он хотя бы на миг спустится на землю!
Джеймс некоторое время вглядывался ему в глаза, а потом горько усмехнулся.
— Тогда ты гребаный терминатор, — сказал он. Рука, до этого крепко сжимавшая ладонь Майкла безвольно упала. — И все эмоции в твоих глазах — не более чем умелая программа. Но нет, это не намек, не волнуйся. Я говорил не о тебе.
Он отодвинулся, насколько позволяло место и снова занялся ремнем. На этот раз его руки не дрожали, а действовали быстро и точно.
Слишком точно.
Майкл отрешенно наблюдал за ним несколько бесконечно долгих секунд, ощущая, как в груди становится холодно и пусто, а затем облокотился о стену, закрыв глаза: