Совсем не Золушка!. Трилогия
Шрифт:
– Кесо, Гней!
– легким голосом окликнула сыновей фарга.
– Покажите ребятам деревню. Да не балуйте там!
– Эге-гей! Айда!
– под эту команду ватага сорвалась с места.
Этой ночью в большом доме долго не могли уснуть трое. Рыська, тихонечко выбравшаяся на террасу и с замиранием сердца слушавшая волчьи песни, и Кальвина с Фифи, пользовавшие натруженные коленки Ласуровкой на давленных муравьях.
Глава двадцать первая, в которой на героиню нападают скорби и лишения.
После
Рофио Ромурин, сидя на высоких ступеньках, неторопливо покуривал, сжимая мундштук старенькой трубки крепкими белыми зубами. Женщины хлопотали по хозяйству, снимали с веревок детские вещички, чистили овощи к ужину. Из-за угла вывернулась вся братия, с независимым видом прошествовала по двору и уселась на травке.
– Вы что-то рановато сегодня, мелюзга. С волками пособачились?
– Нет, господин Рофио.
– Что вы, господин Рофио!
– Все замечательно, господин Рофио!
С этими словами стайка снялась с места и скрылась в холмах. Ромурин хмыкнул и покачал головой.
В тот же вечер, когда необычайно смирные дети, добровольно и быстро помывшись, без особого аппетита ковыряли ложками в тарелках, к Рофио Ромурину явилась делегация.
Выйдя к депутатам, Ромурин одним взглядом оценил обстановку и приказал выстроить гарнизон. Явившаяся орда, только взглянув на визитеров, потупилась и частично зашмыгала носами.
Депутация состояла из старосты соседской деревушки и двух ее жителей угрюмого вида. В руках селяне держали за лапы пяток дохлых кур, пару гусей, а также потрясали ботвой разнообразных огородных культур.
– Вот, ваша милость. Потрава. Как есть потрава. Чистый убыток. А все эти, - староста обличающе ткнул курой в неровный строй.
– Премилостивая Индари!
– красная как ветреный рассвет экономка всплеснула руками.
– Они что, кур воровали?!
– Нужны нам эти куры дурацкие...
– И гуси...
– И брюква..
– Ат-ставить!
– зычно скомандовал бывший адъютант Его Величества - Молчать! Росинта Гольди, два шага вперед!
Рыська, печатая шаг, вышла и вздернула подбородок вверх, глядя Рофио прямо в глаза.
– Отвечай, девочка, - спокойно и строго велел Ромурин.
– Мы ничего дурного не делали, господин Рофио. Утром мы как всегда в клане играли. А потом нам Кесо сказал, что на лугу, у деревенской кузницы, такое каштановое дерево растет! Ну, нам тоже захотелось. Знаете, сколько мы каштанов набрали! И тут Оллин вспомнил, что каштаны жарить надо. А у нас огня-то нет! И мы в деревню пошли. Идем и видим - коровки гуляют. И телятки. Хорошенькие такие, маленькие! А один такой весь беленький-беленький. Только одна нога рыжая. Мы его погладить только хотели. А он стеснялся, наверное, мукнул так и побежал. А мы за ним. И тут я слышу - топ-топ! Бот-бот! К нам бык бежит! Здоровый! Как... как дом! И рога! Вот такие!
– Рыська развела руки в стороны, демонстрируя размер.
– И мы, конечно, немножко испугались. И побежали. Быстро-быстро. А тут забор! Ну, такой, из длинных-длинных палок. Из жердей? Наверно, я точно не знаю. Мы под ним пролезли, а там грядки всякие... Мы аккуратно бежали! А тут бык нас догнал. И забор сломал немножко. Совсем то есть. И как побежит! По брюкве. И по капусте тоже... И мы бежим. А тут стена. Сарайчик для кур. Был... Мы
Нестройные голоса подхватили
– Простите нас. Простите!
На протяжении повести мужики переглядывались и согласно кивали. Ромурин, хмуря брови, заложил пальцы за широкий ремень и помолчал.
– Слушай мой приказ. Завтра идете к господину Аларику. Будете работать на общину, пока не отработаете долг. А чтоб не съели больше того, что заработаете, обед будете брать с собой. Арестантский. Кру-гом марш!
Построившись в маршевую колонну по двое, каторжане побрели доедать вечернюю пайку.
Глава двадцать вторая, в которой героиня и не только пробуждает чувства.
В каждой деревне Ласурии, даже такой маленькой, как Прихолмье, была Большая площадь. Пусть даже на площади помещалась только мраморная чаша, в которой бил алмазными струями родник, поивший деревню. Над родником красовался резной шатер. Из чаши вода переливалась в мраморный же желоб, положенный в камнях брусчатки. На площади вечером прогуливались парочки, а днем, под предлогом похода за водой, обменивались новостями тетушки и кумушки.
Госпожа Аннис и госпожа Милдрит встретились аккурат к обеду. От бассейна отлично просматривалась не только Главная улица, но и переулки и задворки, слышались разговоры и стук молотков. Тив и Вино чинили сарай, разобранный вчера общинным быком Гаспаром.
Рядом суетились с десяток ребятишек - подавали гвозди, носили доски, связывали пучками солому для крыши. Совсем маленькие ползали по огороду, дергали траву и собирали гусениц.
Мужики перемолвились между собой, слезли с козел и направились в дом, махнув помощникам отдыхать. Дети расселись на траве и досках, развязали узелки.
Тетушки глядели, как замурзанные дети достают по куску хлеба и огурцу. По рукам пошел коробок с солью, в которую сотрапезники макали яйца, по одному на брата. Старшая девочка, с длинными льняными косицами, в пестрой косынке, взяла кувшин с водой и кружку и пошла по кругу, давая напиться. Обед закончился минут за пять. Тонкий детски голосок затянул:
С Ласурского вокзала
Пришел сюда босой,
Пресветлая Индари,
Умру я молодой.
Госпожа Аннис и госпожа Милдрит, не сговариваясь, подхватили пустые ведра и как ужаленные ринулись по домам. Вихрем промчавшись по улице, стуча в калитки и оконца и что-то быстро втолковывая соседкам, внеслись каждая к себе на подворье и тут же вынырнули обратно.
Еще через пять минут вокруг детей сгрудились почитай вся женская половина деревеньки. Сердобольные женщины притащили крынки с молоком, кувшины с морсом, пироги, сладкие булки, окорок... Аннис прибежала, бренча ложками в фартуке, и притащила здоровый горшок с кашей, накрытый стопкой мисок. Милдрит, пыхтя, несла противень с огромным омлетом.
Повеселевшие дети рассаживались вокруг импровизированного стола из брошенных на чурбаки досок, разбирали ложки и миски. Женщины раскладывали и нарезали, подкладывали и наливали. Голодающие откусывали и отламывали, прихлебывали и заедали.