Совсем не Золушка!. Трилогия
Шрифт:
На следующий день на берегу ручья, к которому бегали на водопой козы, играли в бобров. Строили хатку и даже делали запруду. Лучше всех бобры вышли из волков.
Если есть на дне дыра,
Можно в ней найти бобра,
Или рака-забияку,
Если рака та нора...*
Глава двадцать седьмая, в которой детки допрыгались.
– Это хорошо, что мы им
– И как Госс с чердака свалился...
– И как мы в грозу попали, и молния рядом шарахнула!
– Да уж!
– Ага!
Вообще-то и про то, что Смерч сбросил Тибо, они не говорили.
Жеребец пасся рядом с домом, когда компании пришла в голову очаровательная мысль учиться кататься верхом. Последнее время семилетний Тибо страшно стеснялся, если Рыська раньше него куда-нибудь встревала. Он вдруг понял, что он старше, и он мужчина. Поэтому едва только кто-то говорил: 'А давайте...', как Тибо уже шел и давал. Вот и кататься на Смерче Тибо полез первым. А что бы Смерч, известный кусака, его не укусил, мальчишка подошел к нему сзади. Всякий, кроме Тибо, вестимо, знает, что лошади лягаются как раз когда к ним сзади подходят. Чудом увернувшись от задних копыт, будущий наездник ухватился за гриву и вскарабкался на спину. Жеребец, которого донимали слепни, а теперь еще и дети, принялся лягать задними ногами и вставать на дыбы. Тибо болтался на лошадиной спине, как сухая коровья лепешка в луже. Смерч опять взбрыкнул, потом вскинулся и сбросил Тибо.
Отлетев на сажень, парнишка перевернулся в воздухе и упал лицом вниз. Конюх Грегор бросил вилы и метнулся к мальчишке, крича на ходу Кальвину. Остальные были так испуганы, что даже не орали, только стояли бледные и дрожали. Подбежавшая Кальвина и Грегор осторожно перевернули ребенка на спину, ощупали тело. Увидавшие кровь малыши дружно заревели.
Рофио, только взглянув, торопливо пошел к себе в комнату, достал с верхней полки шкатулку и отпер ключом на цепочке, снятой с шеи. В шкатулке хранился портальный перстень, оставленный Аркеем как раз на такой случай.
К вечеру Жужин вернулся во дворец, Тибо спал у себя в комнате, а зареванные дети ждали суда.
Кай и Бруни появились в гостиной перед ужином. Лишенцы выстроились по росту и стояли, подобающе виновато склонив буйны головы.
– Вас бы надо в подвал с крысами посадить, на исправление. Но уж очень жалко крыс. Вы ж их плохому научите, - Аркей прошелся вдоль строя. Бруни стояла, сурово сложив руки.
– Вы понимаете, что вы натворили?
Носы захлюпали и зашмыгали. Кулаки возили слезы по полосатым моськам.
– Голоданием вас лечить, что ли? Обливанием? Или проверенным способом - розгами пороть? В Вишенрог вас вернуть?
Хлюпанье и шмыганье пошли по нарастающей, переходя в басовитый рев. Не дожидаясь команды, виновные нашли каждый по углу и расставились.
– Вот-вот, - беззвучно смеясь, одобрил Его Высочество, - стойте, и ждите нашего решения.
Суд удалился на совещание. Однако заседание пришлось продолжить. В соседней комнате выстроились взрослые обитатели Козеполья, один в один, за тем исключением, что эти слезы вытирали не кулаками, а культурно сморкались в платки и передники.
– Господин Арк, госпожа Бруни... Простите меня, ради Пресветлой! Виновата!
– покаялась за всех госпожа
– Не доглядела!
– Дак что ты, Кальвина! У тебя дела, хозяйство. Моя это забота, и моя голова повинная, - заплаканная Фифи Феликин шагнула ближе.
– Стара видно стала. Моя вина - мой и ответ...
– Ну, ну, Фифи, Кальвина! За ужином поговорим, - Кай сделал приглашающий жест.
– А детки пусть часок поголодают.
Глава двадцать восьмая, в которой всех ждут большие перемены.
– ... а после войны он меня нашел. Упрямый... В клане остаться не захотели. Привез меня к себе на родину, деревенька под самым Вишенрогом. С родней ничего жили, дружно. Только придем к свекровке в праздник, она за стол усадит и потчует: 'Угощайся, сноха! Холодец с чесночком, вкусный. Булочки чесночные, баранина под чесноком, кушай!' - Фарга покивала головой, улыбнулась.
– Да я зла не держу. Какой матери не хочется счастья сыну. Внуков понянчить. А у нас ведь деток...
Урсула коротко передохнула, замолчала. Женщины слушали молча, Фифи крутила на столе блюдце, Дахья прислонилась к стене, прикрыла глаза.
– А потом Телфер в Вишенрог поехал, на ярмарку. И я с ним. А я ж в столице отродясь не была. Муж и говорит, пойдем, мол, я тебе и Дворец, и все покажу. Ходим мы, значит, смотрим. Глядь, едут верхом двое. Оборотень, рыжий такой, и мужчина. Благородный, сразу видно. Мой обрадовался, как знакомых увидал. Тычет мне в бок: 'Командир это мой, до ранения с ним воевал!' Так и познакомились. И с господином Арком, и с госпожой Бруни. Сюда вот нас они сосватали. Да оно и лучше. Дом поставим, кузню. И дети...
– фарга опять замолчала.
– А давайте, девоньки, выпьем!
– Кальвина разлила по высоким рюмкам рябиновую наливку.
– За приезд, за новоселье.
– Нет, госпожа Аврил, - поднимая рюмку, весело возразила Урсула.
– За новоселье в новом доме пить будем!
На следующий день на южном склоне полого холма между Прихолмьем и кланом заложили дом, а под холмом у ручья - кузницу. Строились новые жители старинным деревенским способом - 'помочами'. Деньги у хозяина водились, но и люди, и оборотни от платы отказались, рассудив, что единственный на всю округу кузнец принесет пользы больше, чем возможность заработать несколько монет.
Ребячья команда, разумеется, не осталась в стороне. Мальчишки носили камни и воду в ведерках, девочки месили глину, с азартом тиская босыми ногами в неглубоком чане. Поскольку няньки заранее не предполагали чистоты и аккуратности в таком грязном деле, на глиномесах были только коротенькие панталончики. Время от времени мальчишки переставали с завистью смотреть на это захватывающее занятие, скидывали с себя штаны и рубашки и, сверкая загорелыми попами, тоже лезли пачкаться.
В два дня возвели стены, еще пару дней заняла крыша. Дольше всех возились внутри. В доме было две комнаты и кухня, наверху - теплая мансарда с камином. Большая печь в кухне, в жерле которой можно было запечь целого барана, одной стенкой выходила в обе комнаты, поделенные дощатой перегородкой.