Совы на тарелках
Шрифт:
— Ладно тебе. Гвин, мы не должны…
— Что не должны?
— Так разговаривать.
— Как?
— Вообще разговаривать.
Теперь он сделал из мха бакенбарды.
— Почему же? Ты разве заразная? У тебя, может, чума?
— Ты ведь знаешь, мама запретила мне.
Гвин обвел глазами скалы, медленно, словно хотел все их сосчитать — по эту и по другую сторону долины. Потом посмотрел вверх.
— А где она, твоя мать? — сказал он. — Я что-то не вижу ее.
— Гвин! Я иду домой.
— Иди. Я с тобою.
— Не надо.
— Почему?
— Пожалуйста,
— Сказать?.. Хочу, чтобы ты была самою собой. Хотя бы иногда. Для разнообразия. Это, конечно, трудней, чем взобраться на гору.
— Мама разозлится, если увидит нас вместе. Я не хочу скандалов. Не хочу ее расстраивать. Ей и так…
— Это старинный девиз вашей семьи? Не расстраивать желудок, не расстраивать маму.
— Не смей так разговаривать!
Элисон топнула ногой.
— Только вам не удается ни то ни другое, — продолжал Гвин. — И твоя мать все равно будет расстраиваться — не сегодня, так завтра или послезавтра. Каждый день приносит что-нибудь… А твой отчим будет стараться оградить ее от моей матери. Моя старуха у него как бельмо на глазу… Но ничего не получится, пока мы здесь.
— Почему вы так злитесь на людей?
— Ты имеешь в виду мою мать? Больше всего она злится на меня.
— Неправда.
— Много ты знаешь! — сказал Гвин. — Вот ответь, например, что ты будешь делать после школы?
— Мама хочет, чтобы я на год уехала за границу.
— А ты что хочешь?
— Не знаю. Хочу за границу.
— А потом? Сидеть дома и выращивать цветочки для мамочки?
— Почему нет?
— А Роджер?
— Он войдет в дело с отцом. Так я думаю.
— Все на мази. Как по укатанной дорожке, — сказал Гвин.
— А что здесь плохого?
— Ничего. Ничего плохого. Я не осуждаю вас. Просто…
— Гвин! Почему ты заговорил об этом? А ты что будешь?.. Чего-нибудь особенное придумал?
Гвин молчал.
— Гвин!
— Что?
— Я серьезно спрашиваю.
— В городе, — сказал Гвин, — они считают, что я должен продолжать.
— Что продолжать?
— Учиться.
— Могу представить, — сказала Элисон. — Лет через тридцать ты будешь профессором валлийского языка!
— Никем я не буду! Мне нужно уехать отсюда. Здесь ничего нет, кроме овец.
— Я думаю, эти места много значат для тебя, — сказала Элисон.
— Они значат. Но сыт этим не будешь.
— И что же ты собираешься делать?
— В данный момент единственное, что мне светит, попасть через несколько месяцев за прилавок магазина.
— Ой, нет!
— Ой, да!
— Но почему?
— Мать считает, это для меня самое подходящее.
— Но она же может пока работать, чтобы ты продолжал учиться, — сказала Элисон. — Неужели ты должен бросить?
— У матери свои представления о моем будущем. Если я каждое утро буду уходить на работу в костюме и в галстуке, она будет вполне счастлива. Другие наши парни ходят в комбинезонах.
— Какая глупая женщина!
— Теперь, по-моему, ты говоришь
Они двинулись вверх по склону и некоторое время шли по тропинке, не говоря ни слова.
— Я даже не знала, что так может быть, — сказала потом Элисон.
— С чем?
— С учебой и вообще. У меня все так легко по сравнению…
— Ладно, — сказал Гвин. — Не чувствуй себя виноватой. Ты лично тут ни при чем.
— Что же ты будешь все-таки делать, если мать заставит бросить школу?..
— У меня есть кое-какие планы, — ответил Гвин.
Они были уже на вершине горы. Перед ними простиралось плоскогорье, отливавшее множеством красок: рыжим цветом, черным, синим, и коричневым, и зеленым — и все это в жарком солнечном мареве. Невдалеке была видна пирамида из камней.
— Если б не эта дымка, — спросила Элисон, — как далеко мы могли бы видеть?
— Не знаю. Но вон та пирамида гораздо дальше, чем кажется, — сказал Гвин. — Она на самой границе нашего графства. Пошли туда…
Они уселись спиной к груде камней. Отсюда не видна была долина, только темная блестящая поверхность воды над торфяниками.
— Когда сидел у водоема перед завтраком, — спросила Элисон, — ты видел меня в воде?
— Нет. А как?
— Оттуда, где я была, из окна комнаты, казалось, наши лица совсем рядом, вот как сейчас, и что ты смотришь на мое отражение.
— Я не знал, что ты близко, пока не увидел тебя в окне, — сказал Гвин.
— Ты коснулся в воде моих волос, а потом пошла рябь, и все нарушилось.
— Подумать только! Вот это да! Ты открыла новый закон физики… Элисон! Какое расстояние от твоего окна до водоема, как думаешь?
— Ярдов [2] десять, наверно.
— Значит, дальше, чем эта торфяная лужа от пирамиды, где мы сидим… Поднимись!
Элисон встала.
— Видишь свое отражение? Погляди туда!
— Нет, не вижу.
— А меня видишь там?
— Тоже нет.
Гвин поднялся, пошел туда, где блестело озерцо воды,
— Скажи, когда увидишь меня там.
Он продолжал идти, был уже у самого края болотца и наклонился над ним, когда услышал голос Элисон.
— Ну и как? — спросил он. — Такое, как утром в водоеме?
2
Ярд = 3 футам = 91 см.
— Вроде такое.
— А по размеру?
— Да. Я уже говорила тебе. Как будто мы оба там, какие на самом деле, и совсем рядом.
— Ты учила физику? — спросил Гвин.
— Немного.
— Тогда должна знать: отражение предмета в зеркале кажется настолько же удаленным вглубь, насколько сам предмет удален от поверхности зеркала. Усекла?
— Ну и что?
— А то, что, если ты могла увидеть себя в водоеме для рыбы, это означало, что ты находилась от него на расстоянии двадцати ярдов. То есть вдвое больше, чем на самом деле.