Союз Аустерлица
Шрифт:
Брат виконта Моравского майор Леонард, командир гарнизона и комендант замка, сразу же лично взял шефство над русским поручиком и его отрядом, относясь к приходу русских в этот моравский городок, словно к дорогим и долгожданным гостям. Для русского отряда даже было сделано исключение: в отличие от австрийских войск, которые пришли в город вместе с русскими, их разместили не вдоль нижней городской стены, а внутри самого города. Как и подобает радушному хозяину, майор лично сопроводил поручика, приказав выделить для его солдат новую казарму, совсем недавно законченную строителями и расположенную в конце одной из верхних улиц недалеко от замка. Майор Леонард, облаченный в парадную форму с золотыми эполетами, которые ярко сверкали в лучах зимнего солнца, с гордостью шагал по узким улочкам своего родного городка. В глазах майора светилась
— Добро пожаловать в наш город, — произнес он, — здесь всегда рады русским. У нас вы найдете не только приют, но и дружбу. Мы, как и вы, находимся в поисках лучшего мира, в котором не будет проклятого Наполеона, и я надеюсь, что наше сотрудничество станет началом новой эпохи в отношениях наших народов.
Поручик, ответил с легкой улыбкой, ощущая тепло, исходящее от этого человека, который, казалось, был готов разделить с ним не только радости, но и беды. В глазах Леонарда читалось понимание и уважение к русским, которые, несмотря на разницу в языках и традициях, стремились к одной цели — противостоянию подлому агрессору Наполеону. Первым делом, майор предложил поручику для размещения отряда новую казарму. Она была скромной, но уютной, и, несмотря на простоту ее архитектурной формы, в ней ощущалась забота о каждом солдате, который тут поселится. Каменные стены и сводчатые потолки были тщательно побелены, а из окон открывался отличный вид на долину и горы, окружающие ее. Внутри топились печи, обогревая помещения.
Рядом с казармой была предусмотрена длинная теплая конюшня, где разместили лошадей, а напротив нее, в просторном дворе, поставили обозные телеги и пушки, отбитые у французов. И, разумеется, после трудного похода для каждого из солдат стало большим удовольствием попариться в бане, которая тоже имелась поблизости от казармы. Все бойцы очень устали, а подъем в гору отнял у них последние силы. Они очень вымотались. И потому каждый солдат, конечно, мечтал об отдыхе.
— Здесь вы будете как дома, — сказал майор, указывая на просторные комнаты с деревянными кроватями, застеленными чистым бельем, — мы все, хоть и разные, но стремимся к одной и той же цели — защитить то, что нам дорого. Не так ли, поручик?
И Дорохов соглашался с майором. А потом они вместе посетили госпиталь, где фельдшер Влад заботился о раненых, которых сразу разместили там вместе с самим фельдшером Владом, который теперь ухаживал за ними вместе с монахами. И монахи охотно помогали фельдшеру, неплохо разбираясь в лечебном деле. Каждый из них понимал, что их усилия спасают жизни. Несмотря на множество раненых, не только, конечно, русских, а, в основном, австрийских, в госпитале царила атмосфера спокойствия и сосредоточенности. Монахи, с их доброй душой и навыками врачевания, помогали, как могли, смешивая старинные рецепты с более современными методами лечения, которые демонстрировал им Влад.
А потом, когда вечер опустился на город, и все солдаты русского отряда разместились на новом месте, майор Леонард пригласил поручика Дорохова отужинать в лучшую местную таверну, расположенную на главной площади прямо напротив ратуши, где, обычно, столовались офицеры. Они вдвоем сидели в углу за маленьким столиком и обсуждали планы на будущее. Их разговоры были полны надежды и мечтаний о мире, который они могли бы построить, когда армия Наполеона будет разбита. Они понимали, что впереди их ждут испытания, но дружба, возникшая между ними, была тем мостом, который смог быстро соединить этих двух совершенно разных людей. И они поднимали тосты за дружбу между русскими и моравами, за победу над французами, за Российскую Империю и за Великую Моравию. К тому же, когда выпили уже достаточно, майор пообещал познакомить молодого поручика со своей племянницей Яниной, которая только месяц назад сделалась совершеннолетней.
Я же, тем временем, занимался другими делами. Как только собрание мятежных баронов закончилось, так сразу слуги подали великолепный обед. И я, сильно проголодавшись за время тяжелой дороги, позволил себе съесть не меньше, чем все остальные присутствующие. А потом мне пришлось писать письмо Кутузову, поскольку эрцгерцог Фердинанд и граф Йозеф настаивали, чтобы я сделал это немедленно.
На столе, уставленном изысканными винами и кушаньями, чего только не было! Вкусные блюда, приготовленные по рецептам моравской кухни и не только, напоминали
За длинным столом царила атмосфера непринужденности и легкого веселья. Скрипки, весело звучащие в умелых руках приглашенных музыкантов, напоминали мне о простых радостях жизни, о том, как легко можно забыть о военных тревогах, находясь среди доброжелательно настроенных людей за изобильным столом. Но, в глубине души я ощущал тяжесть происходящего. Вокруг меня сидели все-таки заговорщики, которые праздновали здесь то, что только что им удалось умертвить императора Австрии Франца Габсбурга-Лотарингского. И, следовательно, я теперь находился в компании самых настоящих цареубийц, причем, не исполнителей, а именно организаторов этого цареубийства. Так что каждый кусок пищи, который я проглатывал на этом обеде, напоминал мне о сложной политической игре, в которую я оказался втянутым силой обстоятельств.
После обеда, когда шум голосов стал затихать, и бароны начали расходиться, я ощутил, как на меня накатывает волна ответственности. Кутузов ждал моего письма, а эрцгерцог Фердинанд и граф Йозеф настаивали, чтобы я сделал это немедленно. Я понимал, что от этого письма зависело не только мое будущее, но и судьба многих людей, чьи жизни были уже переплетены во всей этой сложной паутине политических интриг и военных страстей.
— Но, господа, как же я смогу отправить это письмо? С того дня, когда состоялась битва при Аустерлице, где французская пуля попала мне в голову, я более не имел возможности восстановить связь с Михаилом Илларионовичем. И я даже не знаю, где именно он находится сейчас. А если нету адреса, то как же письмо сможет добраться до адресата? К тому же, нужно быть очень осторожными с подобным письмом, ведь его содержание весьма секретное. И, если оно попадет в руки к недоброжелателям, то у меня в дальнейшем могут возникнуть большие неприятности в России. Есть ли у вас способы вручить письмо Кутузову лично? — поинтересовался я прежде, чем начинать писать его.
— Не беспокойтесь, князь. Мы зашифруем сообщение, и мои почтовые голуби доставят его в Будапешт к моим верным людям, которые держат там голубятню. А в столице Венгрии письмо расшифруют и перепишут. После этого письмо вышлют с надежными курьерами на быстрых лошадях в сторону России. Там эти курьеры найдут Кутузова и вручат ему послание лично в руки. Да еще и дождутся ответа от него. И потом ответ доставят нам сюда подобным же образом, будьте уверены, — развеял мои сомнения граф.
После этого граф Йозеф и эрцгерцог Фердинанд вышли из зала вместе со мной и провели меня в просторный кабинет, где на огромном письменном столе из красного дерева находились все необходимые письменные принадлежности. Усевшись в тяжелое высокое кресло, обтянутое коричневой кожей, я начал писать, но слова не шли. Вместо этого в голове всплывали образы: лица солдат, которые, возможно, завтра будут снова сражаться; матери, которые где-то в избах ждут своих сыновей; и те беженцы, кто потерял все в этой жестокой войне с Наполеоном. Я вспомнил и об Иржине, и о том, что эта женщина для меня значила. Я волновался за нее, не зная пока даже о том, где же молодая вдова остановилась в Здешове, и как ее приняли. Я надеялся лишь на то, что Степан Коротаев, возглавляющий охрану баронессы, никому не позволит обидеть ее и других женщин, приехавших в Здешов вместе с Иржиной. Ведь среди них находилась и Маришка, молодая и симпатичная служанка баронессы, в которую Степан был влюблен.
Собравшись с мыслями, я вертел в руках остро отточенное гусиное перо. Разумеется, в своей прошлой жизни в двадцать первом веке я никогда не писал ничем подобным, да еще и чернилами, в которые это перо приходилось постоянно обмакивать. Но, рука князя Андрея владела этим искусством великолепно. Мой ум, однако, был не в состоянии сосредоточиться на важности момента. Взгляд мой бродил по комнате, останавливаясь на лицах эрцгерцога и графа, сидящих в креслах напротив, и я заметил, как они переглядывались, полные тревоги и ожидания, когда же я уже начну писать хоть что-нибудь.