Союз хищников
Шрифт:
Алексис подошел к фотографиям.
Определить, что это женщина, можно было только по голове и по одной груди. Остальное выглядело просто массой вспоротой плоти от горла до влагалища, одним багровым месивом, как будто в животе у жертвы разорвалась граната.
– Есть какие-нибудь улики, свидетели?
– Пока нет. Томаш, мой контакт, будет держать меня в курсе.
– А характеристики жертвы? – спросила Людивина.
– По всей видимости, проститутка. Брала клиентов в одном и том же районе, это промышленный пригород Кракова. Тело обнаружено на
– Поблизости есть автострада?
Сеньон устроился за компьютером и, сделав несколько кликов на гугл-картах, развернул экран к коллегам.
– E40, в восьми километрах.
– Дальнобойщик? – предположила Людивина.
– Во Франции все три его жертвы были найдены менее чем в тридцати километрах от автострады А4, идущей на восток. Если проследить ее путь дальше, оказываешься… в Кракове.
– Я направлю конкретный запрос немецким полицейским, – сказал Сеньон, снова разворачивая компьютер к себе. – Этот ублюдок вполне мог сделать свое дело и в Германии, а никто ни о чем не догадался.
– Мы ведь уже послали письмо в Интерпол, – напомнила ему Людивина.
– Ты что, реально просматриваешь все их циркуляры?
Она кивнула.
Алексис снова обернулся к снимкам. После всего, что он увидел в Лувесьене, глянцевая бумага фотографий позволяла дистанцироваться от своих эмоций и сопереживания, что сейчас было весьма кстати.
Хотя контуры тела были зверски искажены, Алексис отметил, что девушка была полноватой. Как и три предыдущие. В выборе жертв намечалась константа. Зверь предпочитал женщин в теле. Пухленьких. На этот раз буква *е была вырезана у жертвы на лбу. И четко видна.
Алексис постучал пальцем по крупному плану бедра, из которого был выдран значительный фрагмент плоти. Рана была округлой формы, из-под желтой пленки жировой ткани свисали волокна мышц.
– Похоже на укус акулы! – воскликнул он.
– И правда, немного напоминает, – ответил Сеньон, прекращая писать и откидываясь назад в кресле.
– У нас есть ответы по оттиску зубов этого парня от стоматологов и челюстно-лицевых хирургов?
– Все отрицательные, – ответил Сеньон.
– Эксперт говорил о моде, распространенной в среде готов, особенно в Германии, – напомнила Людивина, – когда они затачивают зубы.
Алексис внимательно всматривался в рану. Вырван большой кусок мяса. Это какой же силы был укус? Человеческая челюсть не могла нанести такой урон.
– Сомневаюсь, – пробормотал он.
Хотя он отвергал гипотезу Сеньона о животном, но после нового нападения пришлось признать очевидное: ни один человек не способен вырвать зубами столько мяса, это точно. Чтобы отхватить такой огромный кусок, надо обладать самым большим ртом в мире. И самой мощной челюстью.
– Сеньон, думаю, нам придется отработать твою гипотезу, – признался он, – с животным.
Великан нахохлился в кресле: он явно чувствовал себя неловко.
– Да что? В чем дело? – воскликнул Алексис. – Ты больше
Его коллега виновато вздохнул.
– Мне не терпелось разобраться, – признался он. – И я выяснил: это не челюсть какого-либо известного животного.
– Что-что? – поперхнулась Людивина.
– В отличие от вас, я решил не отбрасывать этот вариант и в воскресенье связался с Музеем естественной истории. Мне дали категорический ответ: отпечаток не соответствует ни одному известному млекопитающему. Подтверждение пришло сегодня утром.
Людивина выругалась:
– Что за фигня? Они говорят, что это не животное, а одонтолог говорит, что это не человек, так что же это тогда?
Сеньон широко развел руками:
– Неизвестно что!
– Кто-то из них точно ошибается, – настаивала Людивина. – Ни на одном месте преступления нет ни шерсти, ни следов лап, так что я склоняюсь в пользу деформации челюсти человека. Кроме того, это объясняет, почему в детстве он чувствовал себя отвергнутым, испытывал чувство фрустрации, был психологически неустойчивым и теперь выпускает всю сдерживаемую ярость наружу. Это штамп, но часто он соответствует действительности! Что ты думаешь, Алекс?
– Почему бы и нет… – отозвался тот, поглощенный своими мыслями.
– О чем это ты так задумался? – спросил Сеньон.
– Раз мы не понимаем, как он наносит такие специфические укусы, можно попробовать как-то интерпретировать их смысл.
– Именно об этом я и говорила! – буркнула Людивина. – Ты меня не слушаешь!
Алексис проигнорировал ее реплику и продолжил:
– У него есть потребность поглотить жертву, вобрать ее в себя. Не забывайте, что он уносит фрагменты их тел! Отсутствуют целые куски!
– Он не просто кусает, – тихо сказал Сеньон. – Он откусывает и ест…
– Это лишь наше предположение. А конкретно нет никаких доказательств, что он их ест, – напомнила Людивина.
– Но в этом есть смысл. Состояние трупов многое говорит о его душевном состоянии. Он разъярен. Он хочет уничтожить внешний образ своих жертв. Он кромсает их так, что они перестают походить на женщин. Он бьет их, переламывая все кости, вспарывает, терзает, это такое варварство, что в какой-то момент оно красноречиво раскрывает его характер.
– Причем нападает только на женщин, и цель его в принципе не изнасилование, хотя он зверски кромсает их гениталии. Его настоящая цель – образ женщины, – добавила Людивина, подхватив тему.
– Точно. Теперь, зачем ему их кусать? Зачем их есть? Чтобы чувствовать себя менее одиноким? Каннибалы часто крайне одиноки, они поглощают другого человека, чтобы он был внутри них. Что меня удивляет, так это несоответствие между бурным, неистовым характером преступлений в момент их совершения и тщательной, методичной подготовкой: он выбирает место, где поблизости нет свидетелей, следит за тем, чтобы не попасть на камеры наблюдения в соответствующем районе, он оставляет очень мало следов: мы не нашли ни ДНК, ни волоска, ни кожи под ногтями жертв – ничего.