Союз нерушимый
Шрифт:
– Но ведь я был с тобой, - дрожащим голосом говорил Вьюнов.
– Она маленькая и у неё опухоль! Она может ошибаться. Может, ей приснилось!
– Мы проверим вас на детекторе лжи и всё выясним. А пока... Четыре минуты!
– А жене... можно?
– спросил свежеиспечённый арестант, глядя на меня с так хорошо знакомой всем КГБ-шникам смесью страха и ненависти.
– Мы сообщим сами, - буркнул я и кивнул на пистолет.
– И помни. Без глупостей. Снайпер...
– я вызвал Палыча и кратко пересказал ему случившееся.
– Хорошо, - сказал он.
– Обыск на подходе, "воронок" тоже. Можешь ехать домой. Хороших
2.
Пик. Пик. Пик. Пи-ик.
– Московское время - девять часов, - произнёс диктор, тщательно копировавший интонации Левитана. Стена-экран включилась, зазвучала старинная мелодия заставки - хорошо всем известный фрагмент из "подмосковных вечеров".
Я негромко выругался и запустил подушкой прямо в изображение ярко освещённого солнцем Кремля.
– Солнце красит нежным светом...
– не обратив внимания на мой бунт, захрипела и затрещала древняя аудиозапись.
Какой-то высоколобый учёный выяснил, что поздние пробуждения вызывают лень, апатию и, как следствие, тоску из-за того, что жизнь проходит мимо. Такие чувства были свойственны лишь зажравшейся довоенной буржуазии и советскому человеку были не нужны. Наш человек должен быть весел, жизнерадостен, как фокстерьер, и постоянно чем-то занят - не то не дай бог начнёт думать.
Я тяжело вздохнул и понял, что очередной раунд остался за ненавистной техникой. В этот раз я не подготовился: стена уже выдерживала тапки, металлическую кружку, хрустальную вазу, пустую бутылку и кота - что ей какая-то подушка?
Кстати, о коте. Кровать прогнулась, заскрипели пружины, от мурчания комната мелко завибрировала, и мне в лицо несколько раз ткнулся прохладный гладкий нос.
– Отвали... Сейчас я встану... Да отстань же ты, зараза, - бубнил я, морщась, и, в конце концов, Манька, он же Иммануил, громко и презрительно фыркнул. Ощущение было такое, словно я попал под чих здорового мужика.
– Фу!
– я подскочил на кровати и увидел, как в полутьме квартиры в сторону кухни удаляется гордо поднятый чёрный пушистый хвостище. Дополненная реальность включилась и повесила у меня перед глазами безмятежно пустой ежедневник. Большая редкость для сотрудника КГБ.
– ...Страна моя! Москва моя! Ты самая люби-ма-я...
– допел экран и провозгласил: - Доброе утро, товарищи! Начинаем утреннюю зарядку!
Ненависть к экрану немного сглаживало то, что вместе со мной вынужден страдать практически весь часовой пояс, исключая, разумеется, тех, кто работает в ночную смену.
Широко зевнув, я уселся на кровати, яростно протёр глаза от сухарей и скомандовал поднять жалюзи. Они со скрипом поползли вверх, открывая вид на безоблачно-синее небо и впуская в комнату яркий, но болезненный свет осеннего солнца. Он красиво высвечивал каждую пылинку в воздухе и украшал мою унылую берлогу - скомканные вещи, полуразобранные электроприборы, паяльник в полной пепельнице и пустые коньячные бутылки повсюду. Кремль на экране пропал, продолжилось воспроизведение старого чёрно-белого фильма, который я смотрел перед сном. Американский, между прочим, и жутко незаконный. Простому смертному за него могли бы и антисоветчину впаять. К счастью, моя трудная работа предполагала некоторые вольности и послабления.
– Начинаем утреннюю зарядку!
– после этой фразы обычно начинала играть музыка, и хриплый голос из далёкого прошлого пел "вдох глубокий, руки
Но я, вместо рекомендованного Партией и Правительством размахивания руками, пробурчал что-то недовольно-сонное и пошёл в ванную. Из зеркала на меня взглянула жуткая рожа: какой-то странный мужик, худой, заросший щетиной с проседью, постаревший до срока. Лицо было мне знакомо лишь отдалённо, но я знал, что бритьё, умывание и чистка зубов всё исправят.
Через пятнадцать минут я уже наслаждался синтетическим кофе, в котором не было кофе, сигаретой, в которой не было табака, и бутербродом, где в масле не было масла, а в колбасе - мяса. Хорошо хоть хлеб был нормальным, а не из опилок. Под ногами огромный чёрный котище довольно хрустел сухим кормом. В каком-то смысле мы с ним питались одинаковой синтетической дрянью, только он, видно, получал куда больше удовольствия.
Я прикидывал, чем можно занять ленивый день, когда услышал самый непривычный звук из всех - звонок в дверь, едва не заставивший меня подпрыгнуть от неожиданности. Манька тоже отвлёкся от миски, поднял морду, сделал большие глаза, посмотрел на меня и издал вопросительное "мр-р".
Беспокоить меня могли только по одному поводу - в отделе что-то случилось, - но почему не позвонили? Предчувствуя неладное, я нахмурился и пошёл открывать. Проскочила мысль прихватить пистолет, но я её отогнал: кто вообще в здравом уме полезет к комитетчику? Лишь добравшись до двери, я сообразил, что всё ещё не оделся и стоял в "форме номер раз" за исключением противогаза.
– Здравствуйте!
– уверенный высокий женский голос полоснул металлом по ушам. В следующую секунду его могучая обладательница заняла своим телом весь дверной проём. Синий форменный пуховик Департамента Генетического Наследия лишь усиливал впечатление - и без того валькириеподобная барышня выглядела просто необъятной. На красном несимпатичном лице застыло деловое выражение. У ног стоял громоздкий переносной холодильник, похожий на бидон для молока.
– Давайте всё! И распишитесь, - приказала она, проецируя оранжевую голограмму маршрутного листа перед моим лицом.
– Эй-эй!
– я отступил вглубь квартиры, не выдержав напора.
– Ничего я вам не дам. Идите вон отсюда.
– Что значит, ничего? Как это ничего? По какому праву вы меня прогоняете?
– Потому что ничего!
– раздражённо сказал я.
– Это моё личное дело. Вас вообще не должно было тут быть. Вы ошиблись квартирой. До свидания.
– Нет, это не ваше личное дело!
– с её тоном можно было командовать батальонами.
– А государственное! Я должна тут быть! Есть план! Последний пленум дал задание перевыполнить его на пятнадцать процентов! Вы - здоровый мужчина, всё ещё способный...
– Спасибо, я польщён.
Перебитой на полуслове "доярке"-ударнице хватило секунды на то, чтобы захлопнуть рот, перегруппироваться и снова пойти в атаку.
– Вы же знаете, какая у нас демографическая ситуация?
– она была вынуждена сменить тактику и воззвать к сознательности.
– Знаю, - кивнул я.
– Девушка, я...
– попытался я поведать суть проблемы,
– Вам она безразлична?
– перебила меня сотрудница Департамента Генетического Наследия.
– Нет, - тут я был совершенно честен: чем скорей ситуация выправится, тем скорей от меня отстанут хабалки из Департамента Генетического Наследия.