Созидательный реванш (Сборник интервью)
Шрифт:
«Писатели стали меньше пить…»
Мы встретились с писателем Поляковым в Дели, на книжной ярмарке. Он был тоньше и стройней, чем обычно.
— Что с тобой? Ты как-то похудел.
— Да! Сбросил семь кило за месяц. Гречневая каша и белое мясо, курица или индейка, зелень и печеные яблоки. Больше ничего.
— И не бухать?
— Естественно. Максимум сто грамм в день.
— Как же ты выдержал?
— Вот — выдержал! Все выдержал, кроме ста грамм…
С этим твердым, как скала, человеком мы поговорили о русской литературе и вообще о вечном, — а о чем же еще говорить
— Ты уже семь лет командуешь «ЛГ». Это когда-то была совершенно особенная газета, а потом как-то сдулась…
— Успех «ЛГ» был со многими условиями. Одно из них — это мощная культурологическая легенда. Газету основал Пушкин. А в двадцатом веке возродил Горький, в двадцать девятом, как газету, которая должна была противостоять и рапповской, и лефовской агрессии! Это было центристское литературное издание, направленное на восстановление культурной традиции! Новая, советская «ЛГ» была задумана как орган, призванный объединить именно нормальных писателей — мы-то знаем, сколько в переломные эпохи бывает шизофреников. Их и в правительстве в такие времена много.
— А в литературе еще больше?
— Их в литературе всегда много, а в переломные эпохи так просто караул. И не случайно газета была названа именно так! А то ведь в те времена какие были названия? «Красная новь», «Прожектор», «Революционная гильотина», «Новый мир», «Октябрь», «Знамя». И вдруг такое — просто «Литературная газета». Уцелевшая интеллигенция тогда сказала: «Ну, слава богу, Пушкина вспомнили с Дельвигом!» Все было продумано… В начале тридцатых годов газета пыталась выполнять задуманную Горьким функцию, но потом это стало сложно, во второй половине тридцатых газета изменилась, — но тем не менее…
Легенда никуда не делась, а мы ее актуализировали. И вернули на логотип профиль Горького, которого в девяностые неадекватные товарищи убрали… Мы это сделали после того, как провели опрос среди читателей, и оказалось, что девяносто пять процентов — за возвращение Горького! Когда мы принимали решение об этом на собрании трудового коллектива, только два сотрудника высказались против. Оба, кстати, до сих пор в газете работают. Кроме легенды, в «ЛГ» всегда был сильный коллектив, который подбирали главные редактора, все, какие там были — Фадеев, Кочетов, Смирнов и самый из них мощный — Чаковский.
— Который, пользуясь дружбой с Брежневым, и здание в Костянском забрал себе, хотя много было желающих после Олимпиады, когда оттуда съехал олимпийский комитет.
— И это тоже говорит об отношении к газете.
— Серьезное здание!
— Да, это был доходный дом начала двадцатого века, меблированные комнаты — бордель, короче. Кстати, сам район в те годы в просторечии именовали «Драчевка». Большой дом, старый, требовавший серьезной реконструкции… А это нам не по карману.
— И вы оттуда съехали…
— Да! Редакция переехала в Хохловский переулок, это возле «Исторички». У нас теперь особнячок восемнадцатого века, четырехуровневый. Заходите!
— Я слышал, что, придя в редакцию, ты там провел целую революцию.
— Еще четыре года назад у нас были жуткие долги, но теперь мы вышли на самоокупаемость. Во-первых, мы увеличили тираж за это время в четыре раза. Все культурологические издания теряли тираж, а мы наращивали. Во-вторых, помогли подняться и коммерческие профильные приложения: «Лад», «Многоязыкая лира России», «Детское чтение», «Евразийская муза» (это страны СНГ), «Московский вестник», «Невский проспект» — питерское приложение, «Научная среда», «Литературный резерв» — это молодые писатели. А чистую рекламу мы почти не печатаем. Не наш формат.
— Самая громкая акция «ЛГ» под твоим командованием — это, наверно, борьба за то, чтоб
— Да, газета четыре года била в бубен некоторым чиновникам (особенно звонко Сеславинскому и Григорьеву), чтоб на ярмарки посылали разных писателей. Мы писали про книжные ярмарки во Франкфурте, в Варшаве, Париже… Говорили — нельзя, чтоб нашу литературу за границей представляли исключительно Пригов, Сорокин, Ерофеев, Маканин, Битов, Кабаков и другие прогрессисты… (Сейчас, правда, у Кабакова изменились взгляды, он как-то и по писательской манере, и по взглядам к центру сползает, это естественно для умного талантливого человека.) Мы говорили о том, что почвенников тоже надо возить. Нам отвечали, что это не наше дело, собаки лаяли, а караван шел. Мы писали — нехорошо, когда на казенные деньги приезжают писатели либерально-модернистского пула и с трапа самолета начинают поносить Россию и ее руководство, обзывают свою страну полицейским государством и прочее в таком духе. Мы не против, чтоб они ругали — но тогда пусть едут за свой счет, а не за государственный. Мы предупреждали, что кончится это все скандалом! Так и вышло. На Парижской ярмарке некоторые деятели из официальной писательской делегации демонстративно отказались идти на прием к Путину и дали по этому поводу развязные интервью. И тогда наверху спохватились — вы что, обалдели, за наши деньги нас же и поливаете?
— А кто там не пошел к Путину?
— Не помню по именам. Но после этого почвенников тоже стали брать… Они-то уж точно на прием к президенту пойдут, хотя могут там сильно напиться…
— Ладно, не будем их сдавать. Еще ты в своей газете долго корил Путина за то, что тот в своих посланиях не упоминает про культуру — и вот — наконец в последнем своем президентском послании он начал говорить про культуру и говорил о ней довольно долго. О как!
— Да, у меня даже статья была «Зачем вы, мастера культуры?» Я там писал: «Вы будете смеяться, но в послании президента уже в седьмой раз нет ни слова о культуре». А в восьмой раз таки оказалось про культуру очень много! Кстати, кампанию против учебников истории, прививающих нелюбовь к родине, тоже начала «ЛГ»…
— «ЛГ» по определению должна заниматься литературным процессом. А он такой, что русские писатели делятся на враждебные группировки и мочат друг друга, топят и обличают, смешат почтенную публику. Многие занимаются этим, — наверно, из-за адреналина? А по-другому, мирно, никак нельзя у нас?
— Тут вот в чем проблема. Группировки в литературе были всегда, это необходимое условие любого нормального культурного процесса. Если нет группировок, нет поляризации мировоззренческих эстетических концепций, нет той разности потенциалов, которая прошибает молнией художественного открытия. В чем специфика сегодняшней ситуации, чем она принципиально и печально отличается от того, что было даже в сталинские времена, когда все равно велась полемика между западниками и славянофилами? Сегодня борьбы нет — есть угрюмое противостояние. Кстати, при Сталине серьезно писатели страдали чаще тогда, когда пытались свою литературную борьбу привязать к политической борьбе в высших эшелонах власти, или в нее случайно оказывались вовлечены. Как, например, Бабель, крутивший роман с женой Ежова. Тогда обламывалось по полной программе… Вот еще пример: отличный писатель Борис Пильняк. Он сочинил по мотивам троцкистского мифа о смерти Фрунзе (во всем виноват Сталин!) «Повесть непогашенной луны». Кстати, по последним исследованиям видно: вождь к той смерти никакого отношения не имел. Ему вообще это было невыгодно. Ведь он сам поставил Фрунзе командовать Красной Армией, чтоб тот вычистил именно троцкистов, нацеленных на мировую революцию. (Мы не обсуждаем, хорошо это или плохо, просто ту ситуацию надо рассматривать в парадигме двух политических группировок, одна из которых была за мировую революцию, а другая — за восстановление российской империи в новом идеологическом формате.)