Созвездие Антура

Белозерцев Анатолий Константинович

Глава 20

„ТЯЖЕЛА ТЫ, ШАПКА МОНОМАХА!“

«12 апреля 1964 года

Милая, здравствуй!

Врезаясь в гребни, как всегда вразвалочку, бежит наша «старушка» по океанским волнам мимо серых блинов-льдин, куда-то вдаль, на северо-восток.

Вчера нас навестил самый настоящий штормяга. В такой переделке мне еще не доводилось бывать. Ветер достигал ураганной силы: невозможно было ни смотреть, ни дышать. Нашу «Крылатку» бросало как яичную скорлупу.

В эти минуты я впервые затосковал по нашей комнатушке на Тигровой, 17. Там, во Владивостоке, она казалась мне тесной, незавидной, а здесь я представляю ее сказочным теремом.

Все чаще задумываюсь о своей судьбе. Где-то в больших городах под кричащую музыку модерн-джаза иные сверстники мои «утюжат» в ресторанах паркетные полы, а я с горсткой других фанатиков — на самом краю света, у черта на куличках. Тяжела ты все-таки, шапка Мономаха!..

Нет, я нисколечко не завидую тем, кто чуть ли не каждый вечер чахнет в ресторанном дыму. Пусть позавидуют они! Ведь за окнами ресторанов им не увидеть и сотой доли того, что удается нам.

Вот и сейчас море успокаивается. Я открыл иллюминатор. В кубрик ворвался

свежий, чуть солоноватый воздух. Кругом солнечно, тихо.

«Таких сюжетов немало».

И вдруг — бой колокола. Один короткий. Это — мне. Наверное, опять дельфины.

…Я взял кинокамеру и — на палубу. У носа судна действительно резвились дельфины. Они устроили вокруг «Крылатки» такую беготню, что даже на палубу летели брызги. Отснял кассету. Вернусь — посмотришь, какой чудной народ — дельфины.

Кстати, увидишь и котиков. Они «сушат лапти», как шутят матросы. Высоко-высоко из воды показывают ласты, словно отогревают их на солнышке.

На пленке и ночной океан. Не представляешь, какая над ним луна. Огромная-преогромная, как в декорациях. И желтая, будто цветущий подсолнух.

Таких сюжетов немало. К концу экспедиции, наверное, наберется на фильм.

16 апреля, утро

Пишу эти строки, а из транзистора — «Сказки венского леса». Нежные, зовущие. Совсем как на нашей свадьбе. Обнял бы тебя и закружил в вихревом вальсе. Долго-долго, не отдыхая. Ведь здесь вся моя жизнь — переплетение походов на камбуз и за котиками. А до чего истосковались ноги по вальсу, руки — по твоим плечам, губы — по твоим губам!

Я вижу тебя во сне. Каждую ночь я вижу тебя во сне. Скоро ли эти сны сбудутся?..

16 апреля, полдень

Сейчас из-за облачной пелены выглядывает тусклый диск солнца, но он далеко-далеко — его не достанешь. Там, где сегодня +16° C, есть у меня ты, милая моя девчонка. Но ты так же далеко, как это солнце.

16 апреля, вечер

Получил от тебя письмо. Спрашиваешь: вернусь ли к пятилетию нашей свадьбы? Едва ли. Но эта цифра поразила меня. За плечами уже пять лет совместной жизни. Как хотелось бы, чтобы к этой цифре прибавилась еще одна — 0, и все эти годы были для нас счастливыми и желанными.

Впрочем, пять ли? Ведь мы были вместе всего два-три года. Остальные — в разлуке. Мы совсем еще молодожены!

А между тем у нас такой большой мальчонка. Когда он подрастет, я ему обязательно расскажу, какой, милой и мужественной была его мама.

20 апреля

Хорошо знаю тебя, но не дает покоя «а вдруг». Есть же счастливые мужья, которые не любят своих жен — живут себе спокойненько.

А мне больно, очень больно. Думаю, когда-нибудь это плохо кончится — сердце не выдержит…

Извини, милая! Сорвалось…

23 апреля

Мы находимся в зоне течений «Куросио». Разве могла ты когда-нибудь предполагать, что твой муж будет работать в этих местах. Пожалуй, основательнее прочитала бы о них на уроках географии.

Спрашиваешь: получил ли твою посылку? Пока нет. Мы еще не заходили ни в один из солидных портов. Но не волнуйся! Не получу в апреле, в мае — непременно.

Люся, а зачем мне твоя посылка? Приезжай сама! Иначе меня чайки утащат. Самые красивые девушки, какие нас окружают, это дельфинки. Но и те такие кокетки! Никак не хотят с нами знакомиться.

1 Мая

Праздник для меня начался с того, что получил от тебя радиограмму. Спасибо за пожелание успехов, новых открытий. Постараюсь.

В эти минуты ты с Вовкой, наверное, идешь по залитым светом, музыкой, людским гомоном улицам Владивостока, а мы по-прежнему «утюжим» океан.

4 мая

Получил от тебя посылку и такое долгожданное письмо. Не представляешь, как радовался.

Жалуешься, сынишка опять разбил тарелку. Не жалей! Это он хочет чем-нибудь развлечь тебя. Заведи таблицу и отмечай: если тарелка бита, ставь очко, если нет — нуль. Вернусь, проверю. Чем больше у него будет очков, тем щедрее получит вознаграждение.

По секрету скажу: для Вовки воспитываю альбатроса Кузьму. А недавно на острове Анциферова поймал кайренка. Забавный такой! Вот сейчас сидит за подушкой и пикает — просит есть. Кормлю его камбалой. Ест с аппетитом. И вообще чувствует себя в обществе с Кузьмой превосходно.

14 мая

Закончил новую статью «Некоторые материалы по биологии островного». После работы, которая будет напечатана в «Докладах Академии наук», эта вещь должна лечь в основу дальнейшего изучения моего тюленя.

Получил запрос от Гали Клевезаль из Института морфологии животных: буду ли поступать в аспирантуру? Ответил согласием.

На будущий год уже не пойду в рейс — подыскал себе замену и получил «добро» от Панина. Наконец-то смогу заняться диссертацией!»

Глава 21

„КУРИЛЫ ПОЛНОСТЬЮ ИССЛЕДОВАНЫ!“

«17 мая 1964 года, остров Шикотан

Здравствуйте, дорогие мои Володя, Валя и Ленуся!

Если выйти сейчас на палубу, в уши ударит сильный шум. Кажется, идет он от самого неба. Непривычному человеку это может показаться жутковатым. Неутихающий гул в тишине штилевого утра как бы забирается вовнутрь тебя и ощущается всем телом. Так шумит океанский прибой. Несколько дней подряд работали сильные южные шторма. Они-то и подняли крупную зыбь, которая не успокоилась до сих пор. Тысячи тонн воды одновременно поднимаются, дыбятся и обрушиваются на уступы скал, песчаные берега, кекуры — им безразлично, лишь бы стоял шум. И они шумят, да так здорово, что даже привычное ухо моряка замирает, прислушиваясь.

Пучки света уже проникли в мою холостяцкую келью. Еще 6 утра, а я встал, умылся, поднялся на мостик, долго прислушивался к накату волн, всматривался в океан через горловину бухты. Там, кажется, тоже нет ветра. Правда, сильнейший накат. Но что с ним поделаешь? Нам приходится работать и высаживаться на лежбища и в такие накаты. Тут не зевай: кто — кого. Должна быть исключительная сработанность команды бота — моториста, рулевого и руководящего подходом…

Минут через 50—60 выйдем из бухты и направимся в район мыса Волошина, где обнаружили крупное лежбище островных тюленей.

Конечно, невозможно описать все мои приключения за утекший в прошлое промежуток времени. Были два месяца в океане, у берегов

Японии. А пока работаю на южных островах. После этого пойдем на Курильские лежбища.

Программа работ (кстати, я ее и составил) требует колоссального напряжения.

«Уже пять дней у нас живет новорожденный островного — самое милое существо на свете».

Половину апреля мы провели на островах, с 10 по 17 мая так же находимся здесь. За это короткое время с помощью ближайшего помощника Григоренко Н. И. (вот он только что нарисовался в проеме двери: «Одеваться на бот?») мне удалось получить материал чрезвычайной научной важности.

С радостью сообщаю вам, что видовая самостоятельность новых тюленей полностью доказана. Мне как бы удалось провести грань между ними и ближайшим родственником — ларгой, или пятнистым тюленем.

Очень важно самому сознавать то, что делаешь. В этом — источник энергии, без которой тут ничего не изучишь.

…Приятно узнать, что у вас все в порядке. Представляю, как вы собираете Лену в школу. Смех и грех — моя племяшка идет в школу! Боже, как эти чертенята старят нас прежде времени.

Не помню, писал ли вам, что в Москве вышел сборник под названием «Морские котики Дальнего Востока». В нем моя большая (на 30 стр.) статья по коже. Получил коллективное письмо моих московских коллег. Пишут, эта статья может составить основу диссертации.

Торопят — команда поднялась. В путь! На боте — в океан, в неизвестность. Хорошо!

Мой будущий адрес: Сахалинская область, Северо-Курильск, до востребования.

27 июля, остров Парамушир

Уж так случилось, что я оказался первым советским исследователем, занявшимся изучением тюленей на Малой Курильской гряде. Мне посчастливилось стать на дорогу первооткрывателя. Еще недавно на зоогеографической карте Курильские острова представляли «белое пятно», а сейчас полностью исследованы. Один мой коллега — Берзин — утверждает, что это — подвиг. Ну, он хватил. Какой тут подвиг? Просто до нас никто этим всерьез не занимался — руки не доходили. А мы наверстываем упущенное — вкалываем, как волки. Вот и весь подвиг. Работается легко и с безмерным увлечением.

…Уже пять дней у нас живет новорожденный островного — самое милое существо на свете. Пытаюсь искусственно кормить его, хочу привезти во Владивосток. (Тайно мечтаю показать во время доклада — записал на магнитофонную пленку голос тюлененка.) Веду наблюдения.

Вернулся с берега, где выхватил из рук почтарей «слова родных» и чуть ли не вплавь кинулся на судно. Всего десять писем. Нужно сегодня же отправить всем ответы, так как ночью уходим — заход в бухту внеплановый, и о нем начальству не сообщаю. Поэтому постараюсь быть кратким (правда, не всегда у меня это получается).

Домочадцы мои живут неплохо. Сегодня получил от Люси письма. Молодчина! Думаю, другой такой — умеющей годами ждать возвращения мужа, который в это время залегает с тюленями на лежбищах, — мне уже не найти. Да еще в условиях Владивостока, который по своим нравам, ей-ей, не Челябинск.

Я уже сообщал, работа моя подвигается. Думаю, в ближайшее время «родится» 6—7 новых статей.

Поскольку других вопросов нет, заканчиваю».

Глава 22

„Я — ИССЛЕДОВАТЕЛЬ, А НЕ ХОЗЯЙСТВЕННИК!“

Алексей пришел в институт, как обычно, к началу рабочего дня. В лаборатории уже были Панина и Косыгин.

— Как там, на Сахалине? — встретил его вопросом Геннадий.

— На острове — нормальная погода, — делая озабоченный вид, пропел Белкин.

— Это и без тебя знаю, — проворчал Косыгин. — Я о совещании спрашиваю.

— Ах, о совещании? — будто удивившись, переспросил Алексей. — Совещание как совещание — одна трата времени.

— Представляете себе, — продолжал Белкин уже без прежнего налета шутливости, — три дня болтовни! Это двадцать четыре рабочих часа! Помножьте на сотню праздно болтающихся. Получается: почти две с половиной тысячи украденных у государства человеко-часов. Я бы за такое сжигал виновников на костре. Как во времена инквизиции.

— В таком случае, Леша, одним из первых надо сжечь моего папу, — сказала Галя. — Ведь ему чуть ли не каждый день приходится проводить совещания.

— Кирилл Иванович не в счет, — заявил Алексей. — Он проводит необходимые совещания. Так что не рассматривай Белкина как тенденциозную личность. Я не против совещаний вообще. Я против совещаний пустых, бестолковых… Единственное светлое пятно на сахалинской сходке — окончательно и бесповоротно разошлись со Снегиревым.

— Почему? — не удержался Косыгин.

— Для вас, Геннадий Митрофанович, не является секретом мой принцип: или вкалывать до седьмого пота, или катись ко всем чертям. Во время последней экспедиции Снегирев, по-моему, только и занимался тем, что пинал воздух.

— Не забывай, Леша, и другое, — возразил Косыгин. — Когда Снегирев заведовал нашей лабораторией, помнишь, как он «выбивал» для нас шхуны, деньги на экспедиции, позволял ездить в командировки в Москву, Ленинград, на Камчатку, наконец, редактировал твои статьи…

— Когда он редактировал статьи, я говорил ему спасибо. А то, что «выбивал» суда, деньги на экспедиции, — это входило в его обязанности. Он же подавал это так, будто делал нам одолжение… Что ни говори, любит он загребать жар чужими руками. И когда в гостинице зашел об этом разговор, так ему и сказал: «Или, Снегирев, будешь работать, или нам придется трогательно расстаться».

— А он?

— Невозмутимо заявил: «Мне искренне жаль, Белкин, что ты уродился всего лишь ломовой лошадью».

— А ты?

— Ответил, что признателен за сравнение со столь благородным животным, чего, к сожалению, сделать в отношении его не могу. Снегирев с бранью выскочил из комнаты… Хорошо, если бы проветрил мозги и сделал правильные выводы, — задумчиво закончил Белкин.

— Ты погорячился, Алексей, — предупредил Косыгин. — Аркадий не такой уж безнадежный парень. И не по-товарищески это — унижать коллегу.

— А по-товарищески — выезжать за счет других?

— Но об этом можно было бы поговорить без всяких обид.

— Иногда пощечина полезней «тысячи тонн словесной руды». Это даже Макаренко не отрицал…

— Леша! Тут тебя гранки дожидаются, — после неловкой паузы сообщила Панина.

— Какие гранки?

— Из Академии наук.

— Чего же вы, черти полосатые, голову морочите?

Алексей поспешил к столу и среди десятка различных папок увидел ровные колонки текста. Быстро пробежал по ним глазами, что-то вычеркивая и вставляя уточнения на полях.

— Наконец-то! — перевел дух, когда вычитал текст до конца. — Пусть знают наших, «фока-антисеребровских»!