Созвездие мертвеца
Шрифт:
Желнин в подъезд нырнул, подождал, пока проедет авто, которое всех бережет. Вышел. Уездный городок невелик. Вот она, окраина. Вот опушка леса, а там, если через снег глубочайший, тающий уже, но прихваченный утренними скрепами льда, будет беседка. Территория любви. Летом туда очередь.
Желнин пробрался к беседке, припоминая, где тут ямы и взгорки, промок весь, и последнее тепло его покинуло. Это в принципе не беседка уже, а домик. Фанерные напуски, дверка, кем-то притащенная. Осторожно заглянул внутрь: мало ли что? Нет — ни бомжей, ни другого люда. Но кто-то бывает здесь.
Через три часа, соорудив какие-то бахилы из тряпья и прикрутив их проволокой, он через мокрый глубокий снег выбрался назад, на опушку, переобулся в подсохшие носки и ботинки, кривым путем вышел на станцию, где, не глядя в окошко кассира, взял билет до областного центра.
Поезд был пассажирский, проходящий, вагон общий. Он забрался на вторую полку, лег лицом к стене.
Около полудня в большом городе, ни о чем уже не думая и совершенно не прячась, купил билет до Питера. В той самой забегаловке, где приходил в себя после операции, пообедал, дождался посадки, уже на купейную полку лег, укрывшись сразу двумя одеялами, и, потягивая коньяк из плоской фляжки, попробовал заснуть, но очень долго не мог. Наконец, почувствовав, что проваливается в черную дыру, фляжку завинтил и сунул под подушку. Дуракам везет всегда и везде. Такова диалектика выживания.
Сон Дяди Вани
Я спал и видел уже не Прованс во сне. Нечто вроде Марселя. Романтическое проникновение в суть вещей, в потоки времен и народов. В камине каком-то горели дрова, и была это не русская березка, а старая яблоня из пригорода Марселя. Оттого запах дыма был так сладок и чувствен. В комнате гостиницы я был не один, со мной была женщина, но лица ее я не видел. Я знал, что ждал сегодня у «Мон верту» другую, но пароход, который должен был ее доставить в Марсель, задержался где-то в пути. А та, что сидела сейчас со мной, так это просто бегущая по городу, по его улицам, паркам, мостам, больницам и тюремным коридорам. Ну и что с того? Просто реминисценция. Пицца, кабачок, эмигранты и полицейские. Я-то при чем здесь, тем более что это всего лишь сон?
Прежде чем я оказался в этой комнате, с женщиной, лица которой не видел, мне пришлось совершить странствие по чудесному чужому городу. Менялись попутчики, и от всех разило вином.
Я знал, что нет у меня рода и племени, нет подданства, и ни одной полиции мира я не подвластен. Я подвластен лишь терниям и звездам и тем последним вечерним огням…
И еще мучило видение человека, повесившегося на собственном галстуке в другом каком-то городе, во время не столь
Часа через два Дядя Ваня проснулся. Точнее, стал просыпаться. Только не точнее, а тошнее. Славик Баранов вполголоса дискутировал со своей половиной за стенкой. Изредка голос половины возвышался сверх меры, потом опять становился тише, и разговор супругов Барановых переходил на вялотекущий бытовой уровень. После очередного высокого эпитета, найденного госпожой Барановой, Игорь Михайлович и проснулся.
— Добрый день, Аня.
— Скорее, добрый вечер. Хорошо выспались?
— Как ты-то сюда попала?
— Да так. Прикинула, что к чему. Куда вам еще бежать?
— А ты знаешь, что я натворил?
— Не знаю. Только знаю, что из вашей квартиры труп выносили.
— Ага. А Славка где?
— Там. Беседует.
— Ага.
— Куда теперь?
— Ты-то как здесь?
— Вы должны были прятаться. Про Славика Баранова никто практически не знает. Искать вас здесь не станут.
— А что с тобой?
— Папу увели вчера в полночь, да так и не вернули. Потом пришли за мной в школу. Я сбежала.
— Как?
— Как в фильме. Попросилась в туалет.
— И что?
— Как видите. А тексты у вас забрали?
— Тише… Вот они. — Он достал конверт, заклеенный скотчем.
— А вы уверены, что это они?
— Давай посмотрим. Я уже ни в чем не уверен.
Он надорвал бумагу оберточную, и действительно тексты оказались там. Пересчитали. Все на месте.
— Что нам теперь делать, Аня?
— Вы мужчина, вы и должны решать.
— Интересная постановка вопроса.
— Головка-то бо-бо?
— Не то слово.
— Что ж это вы так?
— Я человека убил.
— А-а.
— Потом долго меня хмель не брал. Переволновался.
— Они за текстами приходили?
— Конечно. И так умно все сделали, так коварно. Но я их провел. Мне пришлось защищаться, и я защитился. С Божьей помощью.
— Скорее, с не Божьей. Вы же знаете, кто охраняет хозяина этих бумаг.
— Ты как-то по-взрослому рассуждаешь, Анна.
— Я и есть взрослая. Имею богатый сексуальный опыт.
— Не мели чепухи.
— Вы думаете, о чем там за стенкой спор идет?
— Уходить нужно.
— Я должна семью воссоединить прежде.
— Что значит «прежде»?
— А то что ни мне, ни вам, ни отцу теперь житья не будет. Нужно листочки эти отдать им, и все будет хорошо.
— Что значит «отдать»?
— А то. Я домой хочу.
— А у меня теперь нет дома. И что делать, я не представляю.
— Вам бежать нужно. Из страны. Как-нибудь границу перейти. Где там виза не нужна?
— Так поймают.
— Документы другие. Что-то еще нужно?
— А с текстами что?
— А их спрячем.
— А отдавать уже не хочешь?
— Я подумала, что, пока они их ищут, мы живы. И вы в том числе. А как найдут, вопрос снят.