Созвездие мертвеца
Шрифт:
— Где ты этому ужасному бюрократическому языку научилась?
— На уроках.
— Только не на моих.
— Ну конечно, не на ваших. «На столе апельсин, на ковре твое платье, ты в моих объятиях. Нежный подарок судьбы, прохлада ночи, тепло моей жизни».
— Жак Превер. У меня есть знакомые во Франции. Столько лет переписывались.
— Вот туда вам и нужно. Вместе с текстами.
— Ну, предположим, у меня получится. А как же вы?
— А мы здесь останемся.
Мой учитель задумывается. Он садится на кровати, задумывается.
— Первым делом нужно здоровье поправить.
— Здесь я вам не товарищ.
— Тебе, Аня, домой нужно идти. Ничего с тобой не сделают. Помяни мое слово.
— Помяну. А вы?
— А я особый случай. Я тебя сам потом найду.
— А тексты?
— Если тексты береженые, то и меня… кое-кто бережет. Я тебя потом сам найду. А куда я сейчас от Славика уйду, я тебе не скажу. Вдруг тебя начнут с пристрастием допрашивать? А тут мне оставаться нельзя. Все равно найдут. Или Анжелика сдаст.
— Хорошо.
— Выйдем вместе и пойдем в разные стороны.
— На нас же, как это… ориентировки.
— Не бойся. Мне тут недалеко. И можно отлежаться. Славку позови.
Пришел глава семьи Барановых, мы перешли на кухню. Они с Игорем Михайловичем пива попили, потом учителю моему пакет подорожный собрали, Славик туда еще пива сунул и баллон воды минеральной из холодильника, яиц вареных и колбасы. Хлеба сколько было. И Дядя Ваня вышел. А следом и я.
Аня Сойкина покидает Славика Баранова и оказывается в автомобиле заинтересованного лица
Что такое везение и невезение, я поняла через четверть часа. Звезда пленительного счастья прошелестела, скатываясь по мартовскому снегу с крыши. Меня искали уже основательно, и приметы были у многих поисковиков. Для нашего городка события происходили незаурядные, хотя знали о них немногие. Но те, что знали, обнаружили меня ровно через пятнадцать минут после ухода от Славика. Я сумела довольно далеко отойти от этого дома, и те, кто предложил мне сесть в хорошую служебную машину, явно гадали — в каком месте я вновь материализовалась.
— Аня! Дружок!
— Тамбовский волк вам дружок.
— Так ведь и простудиться можно. Бегаешь. Отрываешь людей от дела. А ведь требуется от тебя простая формальность.
— Как от папы? Десять лет без права переписки?
— Какая переписка? Какие права? Блин. Садись-ка в салон.
— Ордер покажите!
— Аня! Кончай придуриваться. Разговор есть.
— Вы выходите, тут и поговорим.
Машина «Жигули». Кажется, «восьмерка». Без согласия водителя заднее сиденье
В салоне тепло, пахнет хорошим одеколоном, музыка не жлобская. Хозяин просит разрешения закурить и слегка приоткрывает окно. Я почти целый час вдохновенно вру.
— Давай еще раз.
— Давайте.
— Давно ли Игорь Михайлович знаком с твоим отцом?
— Года два.
— И как они познакомились?
— На родительском собрании. Не было тогда классного, и он проводил собрание.
— И что? Прямо так и познакомились?
— Нет. На почве футбола. Они оба за «Спартак» болели.
— И что?
— Стали встречаться.
— И когда Игорь Михайлович приходил, они что, таблички чертили? Игра на выезде, игра дома?
— Да. Чертили.
— И что еще делали?
— Беседовали.
— Выпивали?
— Да так. Немного и иногда. Папа про войну рассказывал. Про другие города и страны.
— А языки твой отец знал?
— Хенде хох и яволь. Еще русиш швайн.
— А Игорь Михайлович?
— Он же преподаватель.
— Хорошо он знал язык?
— Наверное.
— А ты?
— Да я этот французский ненавижу. Он мне им все печенки проел.
— А в школе другое говорят.
— Это иллюзия. И больше ничего. Мне, конечно, язык легко дается, но он мне неинтересен.
— А пробовала когда-нибудь в бумагах из архива отца что-нибудь переводить?
— Зачем? Что, у меня других дел нет. А папу я скоро увижу?
— Конечно, скоро. Вот только поговорим с тобой, и еще — поможешь нам в одном деле.
— А…
— А рефераты твои? А грамоты на олимпиадах?
— Рефераты за меня сам Игорь Михайлович и писал.
— То есть как?
— Для поддержания престижа школы. И Римма про это знает.
— А почему ты решила, что Римма какой-то интерес испытывает к твоей персоне?
— Ну вы же ее допрашивали?
— Беседовали, мой друг, беседовали. Ну, положим, рефераты. А очные ставки?
— Так это же разговорный язык. Дело техники.
— Ты быть-то кем хочешь, Аня?
— Фотомоделью.
— Ну что ж. Язык знаешь, фигурка ничего.
— Вы же ее еще не видели.
— Аня, дружок! Ты заходишь несколько далеко.
— Не дальше дозволенного.
— Вот что. Отец твой с газетой нашей как-то сотрудничал?
— А как же? Стихи про войну писал.
— И что? Печатали?
— Нет. Собирались, но он свою карьеру сам погубил.
— То есть как?
— Про товарища Сталина стихи написал.