Спанки
Шрифт:
Единственное, чему я активно противился, так это деловой встрече с Сарой.
И все же она пришла, в шикарном синем костюме, посвежевшая и обновленная, словно ей предстояла какая-то исключительно важная встреча. Усевшись напротив меня с парой папок в руках, она принялась излагать пункты договора о создании новых филиалов фирмы, тогда как я был поглощен одной-единственной мыслью:
“С кем, черт побери, ты была прошлой ночью? Где ты была в то время, когда у меня на глазах умирал человек?”
Поглядывая на меня поверх очков, она зачитывала бесконечные параграфы соглашения, постепенно съезжая
Во мне нарастало желание рассказать ей о том, что меня мучило, однако я понимал, что после этого она немедленно бросит меня. Особенно если открою ей обстоятельства нашего сближения. Поэтому я старался держаться сугубо официально — пусть она думает, что я злюсь на нее всего лишь из-за того, что накануне не смог до нее дозвониться.
После ее ухода я позвонил в аэропорты Хитроу и Гэтвик и попросил проверить, значатся ли мои родители в числе пассажиров, прибывающих из Португалии. Разумеется, моя просьба не вызвала у них восторга, однако я сказал, что мои родители не могут самостоятельно передвигаться и потому мне необходимо встретить их в аэропорту. Вскоре мне сообщили, что их фамилии нигде не значатся, так что на следующий день мне предстояло повторить ту же процедуру.
Оставшаяся часть дня была сущим кошмаром.
На меня свалилась куча проблем. Я даже еще не приступил к разработке проектов наших новых магазинов, таким образом, моя роль управляющего была чисто номинальной. В обеденный перерыв явился Нэвилл, после какого-то ленча с обильными возлияниями, и поднял шум по поводу банковских счетов, поступивших на имя Макса, так что Лотти пришлось отвести его в сторонку и объяснить, что у нас стряслось.
Плотники что-то пилили, сантехники паяли, а я был совершенно не способен сосредоточиться на делах. Как только раздавался очередной пронзительный визг дрели, здоровенная шишка у меня на голове — результат вчерашней травмы — начинала болезненно пульсировать.
В конце дня в магазин ненадолго, заглянул Макс — вид у него был совершенно убитый, он поник и как-то съежился, словно усох. Со стороны могло показаться, что он долго втирал в глаза песчаную пыль, а цветом лица Макс почти не отличался от своей бледно-желтой рубашки. Никто не осмелился спросить его насчет сына, а сам он тоже предпочел не касаться этой темы.
Я же с ужасом думал о предстоящем возвращении домой. К исходу дня я твердо решил самостоятельно справляться со своими проблемами, ибо слишком велика была опасность навлечь беду на окружавших меня людей.
Вагон подземки оказался заполнен публикой в мокрых, источающих пар плащах. Я поймал себя на том, что пристально разглядываю пассажиров, пытаясь отыскать зеленые, в узком прищуре глаза и неправдоподобно правильные черты лица. Я не сомневался, что Спайки где-то рядом, среди пассажиров. Я ощущал присущий только ему запах. Впрочем, не исключено, что я напал на след какого-нибудь другого блуждающего по городу даэмона, поскольку был настроен на их губительную волну.
Квартиру я нашел такой, какой оставил ее утром, если не
На белых плитках кухонного пола кто-то начертал толстым черным фломастером два коротких слова, в которых без труда угадывался “юмор” Спанки:
СДАВАЙСЯ, ДОРОТИ!
Схватив тряпку, я окунул ее в воду, затем в очиститель и с яростью одержимого принялся тереть пол. Я просто не мог допустить, чтобы в квартире оставались хотя бы малейшие следы вторжения кого-то постороннего.
Потом приготовил себе ужин, но так и не притронулся к нему; включил телевизор, но ни одна из программ меня не заинтересовала. Наконец стал крутить диск телефона, набирая номер Сары — постоянно занято. За окнами снова сгустилась темнота, ветер усилился, и я со страхом подумал о том, какая очередная напасть может таиться в этом мраке.
Однако пока все было как обычно.
Вечер тянулся медленно и однообразно. Я снова обзвонил аэропорты, и результат был тот же.
Наконец стала сказываться усталость — я задремал у телевизора, но все же нашел в себе силы доплестись до кровати. Заменил перегоревшую лампочку в ночнике, стараясь не думать о наваждении прошлой ночи.
Однако, едва задремав, я внезапно проснулся, охваченный паникой.
Лампа не горела.
В комнате царила кромешная тьма, если не считать слабого мерцания электронных часов на ночном столике, показывавших 2.17. Все еще пребывая в полудреме, я протянул руку и зажег свет. Совсем рядом, на расстоянии менее фута от себя, я увидел человеческое лицо.
Старое, с пустыми глазницами. С лишенного скальпа, растрескавшегося черепа свисали седые космы. На незнакомце был грязный костюм, наполовину истлевший и перепачканный испражнениями. Едва раздался мой пронзительный крик, как жуткая физиономия тут же преобразилась в миловидное лицо Спанки. Он стоял прямо передо мной и улыбался. На нем были черные джинсы от Кэтрин Хэмнет и зеленый блейзер от Джаспера Конрана.
— Вот подумал, Мартин, что тебе, возможно, будет приятно снова взглянуть на своего родного дедушку. Что и говорить, плоховато он сохранился под землей. Кстати, если хочешь, могу доставить оттуда всех твоих покойных родственников, и ты сможешь отдать им последние почести, тем более что они действительно будут самыми последними.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил я, изо всех сил пытаясь скрыть свой страх.
— Ты и сам прекрасно знаешь, чего я от тебя хочу. Скажи лишь слово, и мы снова станем друзьями. Идеальной командой — двое действуют как единое целое. Я даже могу позволить тебе сохранить некоторую толику умственного самоконтроля.
— Все, что мне необходимо, — это продержаться одну неделю.
— Не продержишься.
— Слушай, Спанки, когда наступает семидесятая годовщина со дня рождения Уильяма Бомона? В среду или в четверг?
— Пожалуй, мне следовало бы избавить тебя от беспокойств, связанных с ее ожиданием. В общем-то, она приходится на среду, но к тому времени ты уже сам будешь молить меня даровать тебе смерть.
Среда. Завтра пятница. Значит, надо как-то продержаться шесть дней. Сто сорок четыре часа. “Стоит мне пригласить его, как он тут же войдет в меня”, — мысленно говорил я себе, вспоминая, как наставлял меня Зак.