Спартак

Джованьоли Рафаэлло

Вернувшись из поездки по окрестностям Аскулума, Спартак в мрачном раздумьи удалился в свою палатку и приказал одному из контуберналиев попросить Эномая зайти к нему.

Конгуберналий вышел из претория для исполнения полученного приказания; но едва Спартак, в ожидании возвращения своего посланца, сел на скамейку, как гот уже вернулся - Я шел за Эномаем, - сказал он, - и как раз встретил его на пути к тебе... Вот он идет.

С этими словами контуберналий, отступив в сторону, дал дорогу Эномаю, который, насупившись, остановился перед Спартаком и сказал:

– Привет, верховный вождь гладиаторов! Мне нужно с тобой поговорить и...

– И мне с тобой, -

прервал его Спартак, встав с места и сделав знак контуберналию выйти.

Когда тот вышел, он ласково обратился к Эномаю:

– Добро пожаловать, брат мой Эномай, говори, что ты хотел мне сказать?

– Я хотел...
– начал угрожающим тоном, но тем не менее опуская глаза, германец, - мне.., надоело, и я устал.., служить забавой.., для твоих капризов... Рабство, так рабство! Я предпочитаю рабство у римлян... Я хочу сражаться и не хочу служить никому.

– Клянусь молниями Юпитера!
– воскликнул Спартак, сложив руки с видом глубокой горечи и подняв глаза к небу.
– Да ты совсем с ума сошел, Эномай, и...

– Клянусь шелковыми косами Фреи!
– перебил германец, подняв голову и устремив на лицо Спартака горящий взгляд своих маленьких глаз.
– Я в полном рассудке.

– Да помогут тебе боги! Про какие мои капризы ты говоришь, и когда я пытался сделать своей игрушкой тебя или кого другого из наших товарищей по несчастью и по оружию?

– Я не говорю этого.., и я не знаю, ты ли...
– ответил Эномай, снова опустив глаза с явным смущением:

– Да, не знаю, ты ли.., но я знаю, что в конце концов и я человек...

– Честный и мужественный, каким ты был в прошлом и каким можешь быть в будущем!
– сказал Спартак, впиваясь сверкающим, испытующим взором в глаза Эномая.
– Но какая тут связь с тем, что ты мне сказал? Когда это я пробовал поставить под сомнение твой авторитет в нашем лагере?.. Что заставило тебя заподозрить это? Откуда исходит это необъяснимое, непонятное отношение ко мне?.. Чем я тебя оскорбил?.. В чем я провинился - перед тобой ли лично или перед нашим общим делом, которое я взялся осуществить и которому целиком отдал свою жизнь?

– Оскорблен.., обижен.., чтобы сказать точно.., поистине, нет.., ты меня не оскорбил... Ты ни в чем не виноват перед нашим делом... Напротив, способный вождь.., ты это доказал... Ты превратил толпы сбежавшихся к тебе гладиаторов в дисциплинированное и грозное войско.., и.., и.., в конце концов.., мне не в чем обвинять тебя...

Так ответил Эномай, речь которого, сперва угрюмая и дерзкая, стала постепенно тихой и покорной и закончилась в дружелюбном тоне.

– Но почему же ты так переменился? Почему ты сердишься на меня? Разве я, будучи избран против своего желания верховным вождем, не держался всегда со всеми моими товарищами и в особенности с тобой как брат, как искренний друг и как соратник?

– Нет, Спартак.., не говори мне так.., не смотри так на меня, - ответил ворчливым, но растроганным голосом Эномай.
– Я не говорил... Я не хотел тебе этого сказать...

– Если я отстаивал план возвращения в наши страны, то только потому, что после долгого и зрелого размышления я убедился, что сражаясь на итальянской почве, мы никогда не сможем окончательно победить Рим. Рим!.. Завоевать Рим!.. Уничтожить его могущество, разгромить власть тиранов!.. Разве ты не понимаешь, что эта мысль мучит меня в сновидениях и нарушает покой моих ночей?.. Быть более великим, чем Бренн, Пирр и Ганнибал! Добиться того, чего не удалось совершить этим славным полководцам! Разве это не было бы великой славой?.. Но Рим,

на который нападают в Италии, - это Антей: побежденный и поверженный наземь Геркулесом" он подымается вновь, еще более сильным, чем раньше. После разгрома - тяжелого и кровопролитного - одной его армии Рим в несколько дней выстави! тебе другую, потом третью и в конце концов пошлет войско в шестьдесят-семьдесят легионов, которое нас раздавит. Чтобы победить Антея, божественный Геркулес уже не бросал его на землю, но задушил его в своих могучих руках; чтобы победить Рим, мы должны поднять против него все угнетенные им народы двинуться со всех сторон против Италии, все более стягивать наше кольцо вокруг стен Сервия Туллия и, вторгнувшись полчищами в шестьсот-семьсот тысяч, задушить навсегда этот роковой народ и этот роковой город. Вот единственный способ победить Рим, вот единственный путь к уничтожению его власти. Если это не удастся нам, то удастся нашим внукам, правнукам, но именно так это совершится: всякая другая война, всякая другая борьба против римского могущества невозможны; Митридат будет разбит, как был разбит Ганнибал; народы Рейна и парфяне - как были разгромлены карфагеняне, греки и иберийцы; ничто, кроме одновременного союза всех угнетенных не сможет дать победу над этим гигантским спрутом, который протягивает медленно, постепенно, но непреодолимо свои чудовищные щупальцы по всей земле.

Спартак говорил вдохновенно и страстно. Глаза его сверкали. Эномай, который был, в сущности, человеком честным, искренним и преданным Спартаку, чувствовал, как под влиянием этой речи угасает в его сердце гнев, зажженный бесчестными ухищрениями Эвтибиды. Когда вождь гладиаторов закончил свою речь, германец умоляюще протянул руки к его прекрасному лицу, которое казалось в эту минуту окруженным сверхъестественным сиянием. Дрожащим от волнения голосом он прошептал:

– О, прости... Спартак, прости!.. Ты не человек, а бог!..

– Нет... Я самый счастливый из людей, так как в тебе я нахожу снова брата!
– воскликнул растроганный фракиец, открыв объятия. Эномай порывисто кинулся к нему, прошептав:

– О, Спартак, Спартак.., я тебя почитаю и люблю еще больше, чем прежде!

Оба молча стояли некоторое время, сжимая друг друга в этом братском объятии. Первым оторвался Спартак, спросив друга еще взволнованным голосом:

– Теперь скажи мне, Эномай, зачем ты шел сюда?

– Я?.. Но.., я уже не знаю, - ответил тот очень смущенно, - зачем мне вспоминать об этом.

Он на мгновение умолк, а затем с оживлением прибавил:

– Так как ты находишь, что я пришел к тебе с какой-нибудь просьбой, то прошу у тебя для себя и для моих германцев самого опасного пункта в ближайшем сражении с консулом Лентулом.

Спартак взглянул на него ласковыми, любящими глазами и воскликнул:

– Всегда тот же! Так же храбр, как честен!.. Будет тебе самый опасный пункт.

– Ты мне обещаешь это?

– Да, - ответил Спартак, протягивая правую руку Эномаю, - в моей душе ты знаешь, нет места ни для лжи, ни для страха.

Побеседовав еще немного, Эномай и Спартак ушли с претория. Едва они успели сделать несколько шагов, как их догнал Арторикс. За три дня до этого вождь гладиаторов послал молодого галла во главе тысячи всадников на разведку к Реате, чтобы добыть сведения о войске Геллия. Он только что вернулся и, узнав, что Спартак ушел с Эномаем, пустился за ним следом.

– Привет тебе, Спартак!
– сказал он.
– К Геллию пришла часть его конницы, и он двинулся уже из Анагнии. Нужно ждать его самое позднее через пять дней.