Спартак
Шрифт:
Слух о смерти Суллы распространился по Италии с быстротой молнии и вызвал волнение повсюду, особенно в Риме.
Общее изумление сменили толки, расспросы и рассуждения; всем хотелось знать, почему, как и когда произошла эта неожиданная смерть.
Партия олигархов, патриции и богачи оплакивали смерть великого человека, как народное бедствие, как незаменимую утрату: они испускали громкие вопли и требовали, чтобы герою были оказаны императорские почести при похоронах, чтобы ему были воздвигнуты статуи и храмы, как спасителю республики и полубогу.
Им вторили десять тысяч рабов, получивших от Суллы свободу; он роздал им часть
Эти десять тысяч человек были всем обязаны Сулле и привязаны к нему не только из благодарности, но и из боязни, что с его смертью у них отнимут все, чем он их так щедро одарил.
В Италии было еще сто двадцать тысяч легионеров, сражавшихся на стороне Суллы в войнах против Митридата и в гражданской войне против Мария. Жили эти легионеры главным образом в городах, их прежних жителей Сулла, борясь с Марием, или выгонял или истреблял. Диктатор наделял своих легионеров имуществом побежденных, и эти сто двадцать тысяч обожали его. Поэтому они тоже были готовы отстаивать все, сделанное Суллой.
Сожалениям этой сильной партии противостояло ликование сотен тысяч высланных, сотен тысяч жертв ярости Суллы, всех многочисленных и сильных остатков партии Мария. Все враги Суллы открыто проклинали убийцу своих родных и друзей, проклинали того, кто лишил их состояния и жизни, желали перемен, волновались, надеялись и призывали к мщению.
К ним присоединялись плебеи, у которых Сулла отнял очень многие права и узурпировал много важных привилегий; естественно, что они желали возвращения отнятого.
Ввиду всего этого известие о смерти экс-диктатора вызвало в Риме брожение, волнение, толки и оживленное движение, равного которому не было уже много лет.
На Форуме, в базиликах, под портиками, в храмах, на улицах, в лавках, на рынках, - всюду толпились люди всякого возраста и положения, все узнавали и передавали новости, громко оплакивали несчастье, но еще громче благословляли богов, пославших смерть тирану и избавивших наконец республику от рабского состояния; затевались ссоры, раздавались взаимные угрозы, вспыхивали искры затаенных обид и скрытой ненависти.
Это волнение становилось все более сильным. Консулы, принадлежавшие к разным враждующим партиям, до того времени вели между собой скрытую борьбу. Теперь страсти разгорелись, противники построились в ряды, и обе парши имели вождей, равных по значению и авторитету; гражданская война была совсем близка, несомненна и неизбежна.
Многие сенаторы, граждане и отпущенники отрастили себе бороды в знак траура, оделись в темные тоги и ходили по городу с унылым видом; многие женщины, тоже в трауре, бегали с распущенными волосами из храма в храм, призывая покровительство богов, как будто Рим со смертью Суллы подвергся величайшей опасности.
Их осыпали упреками, насмешками и издевательствами враги Суллы, которые весело прохаживались по Форуму и по улицам, радуясь его смерти.
В центральных частях города, где вывешивались законы, можно было прочесть спустя три дня после смерти Суллы на особых табличках следующую эпиграмму:
Хозяином Рима диктатор счастливый
Сулла себя называл горделиво;
Но за такое дурное желанье
Боги послали ему наказанье:
Безумца, который надежду питал
Рим пред собою склонить в унижении,
Для мук, каких никто не знавал,
Отдали боги вшам на съедение.
В других местах появились надписи: "Долой законы
Эти факты и дерзкие выходки неоспоримо свидетельствовали о том, что настроение умов изменилось; Марк Эмилий Лепид, который еще при жизни Суллы не скрывал своей неприязни к нему, теперь стал действовать решительно, будучи уверенным, что за него партия Мария и народ.
Напротив, Лутаций Катул, другой консул, давал понять, что он будет твердо стоять на стороне Сената и закона.
В эту смуту, конечно, впутался и Катилина. Хотя он всегда поддерживал хорошие отношения с Суллой, но его чаяния, долги и страсти заставляли его искать нового, так как он из этого нового мог извлечь много выгод, ничего не теряя. Поэтому он и его друзья суетились и вели агитацию, раздувая костер среди недовольных, и без того пылавших ненавистью к олигархии.
Только Кней Помпей и Марк Красе использовали свою огромную популярность и авторитет для того, чтобы всеми средствами внести успокоение в умы, внушить уважение к законам и вызвать жалость к отечеству и республике, которым новая гражданская война причинила бы вред.
Сенат собрался в курии Гостилия для обсуждения вопроса, как почтить умершего триумфатора, победителя Митридата.
Галерея курии и прилегавшие к ней помещения были переполнены народом. На сенаторских скамьях замечалось, необычайное волнение и оживленное беспрерывное движение.
Председателем собрания был Публий Сервилий Ватия Изаурик, бывший консул и человек, выдающийся по своей доблести и мудрости; он, открыв заседание, предоставил слово Квинту Лутацию Катулу. Последний, напомнив в скромной и благожелательной речи, ничем не оскорбляя противников Суллы, о славных деяниях, совершенных умершим, - о Югурте, взятом в плен в Африке, об Архелае, разбитом при Херонее, о Митридате, побежденном и прогнанном в глубь Азии, о взятии Афин, и о ликвидации гибельного пожара гражданской войны, - отметил мужество и храбрость Суллы и обратился с просьбой, чтобы такому человеку были оказаны погребальные почести, достойные его и римского народа, полководцем и вождем которого он был.
В заключение он предложил, чтобы останки Суллы с торжественной пышностью были перевезены из Кум в Рим и похоронены на Марсовом Поле.
Краткая речь Катула вызвала шумное одобрение почти на всех скамьях, занятых сенаторами, и сильный ропот осуждения на галерее. Когда шум утих, Лепид и произнес следующее:
– Я сожалею, горько сожалею, о, отцы-сенаторы, о том, что должен сегодня разойтись в мнениях с моим знаменитым коллегой Катулом, в котором я первый признаю и ценю доблесть и благородство души; но мне кажется, что лишь под влиянием благородного своего сердца, а не в интересах государства и не ради чести нашего отечества он внес предложение не только неуместное, но вредное и несправедливое. Он привел все доводы в пользу умершего Луция Корнелия Суллы, которые могут побудить это высокое собрание оказать телу покойного императорские почести и устроить царские похороны на Марсовом поле. Но он позабыл или, лучше сказать, ему нужно было забыть о тех бедствиях, которые Сулла причинил нашему отечеству, об убийствах, которыми он его омрачил, и, скажем открыто, без боязливого притворства и без стеснения, - о пороках, которыми он запятнал свое имя.