Спартак
Шрифт:
Дойдя до таверны Лутации Одноглазой, Цезарь прошел сразу во вторую комнату, в которой тотчас же увидел сидевших за столом рудиариев и гладиаторов.
Он приветствовал эту группу обычным salvete и уселся в углу комнаты, приказав эфиопке-рабыне подать две чаши вина. Ничем себя не выделяя, обмениваясь незначащими словами со своим спутником, он зорко следил за тем, что происходило в группе гладиаторов, и очень внимательно прислушивался к их беседе.
Спартак, сидевший между Криксом и Эномаем, был бледен, грустен и задумчив. За четыре года, протекшие со дня смерти Суллы, фракиец стал более, серьезным,
Услышав имя Спартака, Цезарь сразу сообразил, что им мог быть только этот красивый человек огромного роста, с лицом, свидетельствовавшим о необыкновенной энергии и могучем уме. Наблюдая гладиатора испытующим взором гениального человека, Цезарь в эти несколько минут увидел, что Спартак одарен великим и мужественным сердцем, большим талантом, рожден для великих дел и высоких подвигов.
Рабыня Азур тем временем принесла две чаши вина, и Цезарь, взяв одну, показывая рабу на другую, сказал ему:
– Пей!
И пока раб пил, он поднес чашу ко рту и сделал вид, что пьет; но вино не коснулось его губ. Цезарь пил только воду.
Спустя некоторое время. Цезарь встал с своего места и подошел к гладиаторам:
– Привет тебе, доблестный Спартак! Пусть судьба тебе улыбается, как ты этого заслуживаешь! Не согласишься ли ты побеседовать со мной?
Все повернулись к нему, и несколько голосов сразу воскликнули:
– Кай Юлий Цезарь!
– Юлий Цезарь!
– вскричал с удивлением, вставая, Спартак, которому Цезарь был известен только по слухам, так как он его ни разу не видел - Молчите.., молчите, - сказал, дружелюбно улыбаясь, будущий диктатор.
– Иначе завтра весь Рим узнает, что один из понтификов таскается ночью по кабакам Субурры и Эсквилина.
Некоторое время рудиарий молча смотрел на потомка рода Юлиев и затем сказал - Я себя назову счастливейшим, Кай Юлий, если мое содействие может принести тебе пользу в каком-либо деле.
– Может быть, ты согласишься оставить ненадолго общество этих молодцов и пройтись со мной до ближайшей городской стены.
Гладиаторы в изумлении переглянулись. Спартак с выражением удовлетворения на лице заметил:
– Для бедного и безвестного рудиария лестно совершить прогулку с, одним из наиболее благородных и знаменитых сыновей Рима.
– Храбрый не бывает никогда бедным, - сказал Цезарь, направляясь к выходу и дав знак рабу ждать его здесь.
– Ах, - сказал, вздохнув, Спартак, следуя за Цезарем, - зачем сила льву, когда он в цепях?
Эти два необыкновенных человека прошли главную комнату кабачка, вышли вместе на улицу, повернули направо и в молчании направились к месту возле городской стены, где четыре года тому назад гладиаторы убили отпущенника Кая Верреса.
На пустынной равнине, расположенной между крайними домами города и валом Сервия Туллия, Цезарь и Спартак, освещенные луной, белые, похожие издали на привидения, остановились в молчании, не двигаясь, как будто изучали и хотели оценить друг друга. Оба они чувствовали в глубине души, что представляют два противоположных принципа, воплощают в себе два знамени, олицетворяют два дела: дело деспотизма и дело свободы.
Цезарь первый нарушил молчание, задав Спартаку
– Сколько тебе лет?
– Тридцать три, - ответил фракиец, вглядываясь в Цезаря и как бы пытаясь разгадать его мысли.
– Ты фракиец?
– Да.
– Фракийцы храбрые люди в сражении и в любой опасности. Ты же не только могуч и храбр, но еще украшен благородными манерами и образованием. Не правда ли?
– А откуда это тебе известно?
– От одной женщины. Но не этим следует нам заниматься теперь, когда тебе и делу, которому ты посвятил себя, грозит величайшая опасность.
– О каком деле, о какой опасности ты говоришь?
– спросил Спартак в изумлении.
– Я знаю все, и я пришел сюда не для того, чтобы принести тебе вред, Спартак. Наоборот, мною руководит желание спасти тебя. Некто, сидя за деревом в роще Фуррины, невольно слышал вашу беседу этой ночью.
– Проклятие богам!..
– страшно закричал Спартак с отчаянием в голосе.
– Он еще не сообщил консулам о своем открытии, но как бы я ни старался его задержать, он это сделает непременно сегодня ночью или завтра на заре, и твои четыре легиона гладиаторов будут рассеяны прежде, чем соберутся.
Спартак был в страшном волнении; схватившись за голову руками и вырывая целыми клочьями свои густые белокурые волосы, он, как бы говоря сам с собой, голосом, прерывающимся от рыданий, прошептал:
– Итак, пять лет веры, трудов, надежд, борьбы, - все пойдет прахом в один миг!.. Все будет кончено, и никакой надежды больше не останется угнетенным, и снова будем мы рабами влачить эту подлую жизнь?..
Цезарь смотрел с участием и состраданием, почти с уважением на это отчаяние, столь благородное, столь мучительное к глубокое. Он против воли восхищался гладиатором. Его поражал человек, который в святой любви к свободе мог почерпнуть силы, чтобы задумать и осуществить предприятие, достойное лишь греческих или римских героев, и который с упорством, предусмотрительностью и смелостью смог создать настоящее войско в двадцать тысяч гладиаторов.
При этой мысли глаза Цезаря загорелись жадностью и страстным желанием, у него закружилась голова. Устремив широко раскрытые глаза на вершины Албанских холмов, он погрузился мысленно в безграничные поля воображения он подумал, что если бы ему дали четыре легиона - двадцать тысяч бойцов, он в несколько лет завоевал бы весь мир и стал бы владыкою Рима, грозою патрициев, обожаемым кумиром простого народа.
Так, погруженные - один в уныние и тревогу, другой - в честолюбивые мечты, - они несколько минут стояли в молчании. Первый нарушил его Спартак. Нахмурив брови, он сказал твердо:
– Нет, нет, клянусь молниями Юпитера Карателя, этого не будет!
– А что же ты сделаешь?
– спросил Цезарь, очнувшись при этих словах.
Спартак, вглядываясь в спокойные глаза Цезаря, спросил:
– А ты. Цезарь, друг нам или враг?
– Желал бы быть другом и ни в коем случае не буду врагом.
– Тогда ты можешь сделать для нас все: наше спасение в твоих руках.
– Каким образом?
– Выдай нам человека, владеющего нашей тайной.
– Стало быть, я, римлянин, должен допустить восстание всех рабов Италии на гибель Риму, хотя и могу помешать этому?