Спартак

Джованьоли Рафаэлло

Сколько эти несчастные ни старались казаться рассеянными и равнодушными, всякому, кто внимательно следил бы за их движениями и лицами, легко было понять, что все они находятся в тревожном ожидании какого-то серьезного и чрезвычайного события.

– Разве сегодня гладиаторы не выйдут на прогулку?
– спросил один сторож.

– А кто же их знает? Почему это сегодня они собираются провести вечер внутри школы?

– Это будет очень скучный вечер для их отвратительных любовниц, которые напрасно будут их ждать в соседних кабаках и трактирах.

– Клянусь могуществом Корнелия Суллы,

это в самом деле странно!

– Настолько странно, что - сказать тебе по секрету - я этим несколько озабочен.

– Ты боишься какого-нибудь восстания?

– Как сказать.., я не верю в его возможность... Но какая-нибудь смута... Кто знает?.. Ропот... И, сказать тебе по правде, я не только боюсь этого, но и жду.

– Ах, клянусь фуриями ада, у меня руки зудят! И если... Но здесь легионер остановился и сделал знак своему товарищу замолчать, так как за спиной последнего появился директор и владелец школы Лентул Батиат.

При приближении Лентула оба легионера почтительно поклонились ему.

– Не знает ли кто-нибудь из вас, - спросил Лентул, - по какой причине гладиаторы почти все остались внутри школы а этот час, когда обычно школа пустует?

– Не знаю...
– пробормотал один из легионеров.

– Мы сами не менее тебя удивлены, - ответил с большей откровенностью другой.

– Что же, однако, происходит?
– спросил, нахмурив брови, Батиат.
– Не затевается ли что-нибудь?

Ответа не последовало, но ответ торговцу гладиаторами принес вольноотпущенник префекта, который явился к Лентулу от своего господина предупредить об опасности, угрожавшей не только школе, но городу и республике. Префект советовал Лентулу тщательно охранять и защищать от всякого нападения склады оружия, закрыть все ворота школы и обещал прислать не позже чем через полчаса трибуна Тита Сервилиана с двумя когортами и с значительным отрядом городской милиции.

При этом известии, Лентул Батиат сперва онемел от изумления; он не двигался, ничего не говорил, словно впал в беспамятство; кто знает, как долго бы оставался он в этом состоянии, если бы окружающие не привели его в себя, требуя принять энергичные меры против грозящей опасности.

Придя в себя, Лентул приказал немедленно вооружиться двумстам пятидесяти легионерам и двумстам пятидесяти рабам, приставленным к обслуживанию школ. Они должны были это сделать незаметно для гладиаторов. Затем все поспешили к Фортунатским воротам, служившим для сообщения школы с той частью города, где находился храм Фортуны Кампанской. Здесь Лентул отдал дальнейшие распоряжения.

Между тем как напуганный Лентул принимал эти меры предосторожности, прибыл Тит Сервилиан, молодой человек двадцати восьми, лет, крепкого телосложения, относившийся с презрением к опасности, но чересчур самонадеянный и опрометчивый; во главе одной из двух когорт, находившихся в его распоряжении для удовлетворения всех нужд префекта, он подошел к школе.

– Ах!
– сказал Лентул с глубоким вздохом удовлетворения.
– Да, защитит тебя Юпитер и да поможет тебе Марс!.. Добро пожаловать!

– Расскажи, расскажи мне, что там делалось до сих пор!.. Где бунтовщики?

– До настоящего момента не было никакого движения, никакого признака мятежа.

–

Что ты пока сделал? Какие распоряжения дал?

Лентул вкратце сообщил трибуну данные им распоряжения и целиком положился на его мудрость, заявив, что он готов слепо повиноваться его приказам.

Тит Сервилиан, немного подумав над тем, что нужно делать, усилил каждый из отрядов, посланных раньше Лентулом для охраны оружия и ворот, двадцатью своими легионерами. Он приказал закрыть все ворота кроме Фортунатских, где остался сам с главными силами, доходившими до двухсот шестидесяти легионеров.

Пока исполнялись эти распоряжения, среди гладиаторов распространилось сильное волнение. Они собирались огромными, все растущими толпами во дворах и громко говорили между собой.

– Запирают склады оружия!..

– Значит нас предали!..

– Все известно!..

– Мы пропали!..

– Если бы по крайней мере был здесь Спартак!..

– Ни он, ни Эномай не прибыли; их распяли в Риме!..

– Не везет нам!..

– Проклятие не праведным богам!..

– Запирают ворота!..

– А у нас нет оружия!..

– Оружия!.. Оружия!'..

– Кто даст нам оружие?..

В короткое время возгласы этих десяти тысяч голосов, ревущих, ругающихся, проклинающих, выросли подобно грому и стали страшными, как гул моря в бурю. Только благодаря совместным усилиям начальников легионов и когорт, которых назначил Спартак, гладиаторы начали успокаиваться и возвращаться, согласно данным им приказам, каждый в свою когорту.

Таким образом, когда мрак окутал землю, на этих двадцати огромных дворах, где только что царили беспорядок, крики и отчаяние, теперь господствовали совершенный покой и глубокая тишина.

На каждом из дворов собралась когорта гладиаторов, которые стояли молча и с трепетом ожидали решения; его должны были вынести начальники, собравшиеся в это время на совещание в одной из фехтовальных зал.

Все это происходило как раз в тот момент, когда Спартак и Эномай, добравшись после стольких усилий и опасностей до школы Лентула, остановились, увидев невдалеке от себя пики, копья, мечи и шлемы, сверкавшие в темноте при свете смоляного факела.

– Это легионеры!
– сказал вполголоса Эномай Спартаку.

– Да, - ответил тот, чувствуя, что сердце у него разрывается при этом зрелище.

– Значит слишком поздно... Школа окружена... Что нам делать?

– Подожди!

И Спартак, напрягая слух, чтобы уловить малейший отдаленный голос или шум, внимательно следил за движением факела, который все удалялся и скоро совсем исчез из виду.

Тогда Спартак сказал Эномаю:

– Стой и молчи.

С величайшей осторожностью он двинулся к тому месту, где раньше прошли римские легионеры. Сделав шесть или семь шагов, фракиец прислушался, он уловил тихий шепот и поднес правую руку к глазам. Обостряя таким образом зрение и напрягая все свои силы, он спустя мгновение мог различить темную массу, двигавшуюся в конце улицы. Он осторожно вернулся на прежнее место и, взяв Эномая за руку, спустился по этой уличке. Затем он повернул налево и, сделав десять шагов по, этой повой тропинке, остановился и, торопливо, вполголоса, сказал своему товарищу: